– Я говорил с ножкой, – объяснил он, и впервые эти слова прозвучали нелепо.
– Не глупо ли это – говорить с ножкой?
Жиль посмотрел на ножку, которая со временем должна была стать частью замечательного стола. Откровенно говоря, ему никогда прежде и в голову не приходило, что это глупо. Он был человеком умным и знал, что большинство людей не разговаривают с деревьями, но полагал, что это их личная проблема.
– Я работала над очередным стихотворением. Хочешь послушать?
Не дожидаясь ответа, Одиль оттолкнулась от дверного косяка и медленно, осторожно прошла к прилавку магазина. Вернулась оттуда со своей тетрадью.
– Ну слушай.
Как любит человек страдать,
Устроить шум из ничего,
Шипов повсюду набросать,
Гвоздей, стекла, всего-всего.
– Постой. – Она снова оперлась о косяк, когда Жиль повернулся было к ней спиной. – Это еще не все. И брось ты эту долбаную хреновину.
Он опустил глаза и увидел, что пальцы его напряглись и побелели, словно кровь из них перетекла в дерево, – так крепко они обхватили ножку. После секундного колебания он осторожно положил ножку на пол, убедившись, что в этом месте хороший слой стружки.
Не для него кулик чирик,
Не для него лягушка квак,
И цапля свой унылый лик
Себе на грудь все бряк да бряк.
Одиль опустила тетрадь и смерила Жиля многозначительным взглядом. Кивнув несколько раз, она закрыла тетрадь и, стараясь не потерять равновесия, направилась назад в магазин. Жиль посмотрел ей вслед, спрашивая себя: что она хотела этим ему сказать? Как это получается, что он понимает деревья, а свою подругу не может понять?
Ему вдруг стало не по себе, словно по коже поползли мурашки. Прижав деревянную ножку к щеке, Жиль глубоко вздохнул и мысленно перенесся в лес. В нежный, внимательный лес. В безопасный лес. Но даже там его мысли не давали ему покоя.
Что известно Одиль? И что она имеет в виду под «чирик»? Уж не собирается ли она начирикать что-нибудь еще менее вразумительное про него? Не предупреждает ли она его? Если так, то ее необходимо остановить.
Под эти мысли он ритмично постукивал по изысканной ножке.
Усевшись за свой стол, Арман Гамаш разгладил помятую газету. До этого момента он воспринимал текст лишь на слух, когда другие читали ему эту статью, и уже тогда был потрясен. Но теперь, когда он увидел фотографию, сердце у него сжалось. Даниель держал конверт, который Гамаш вручил сыну только вчера утром. Даниель, его прекрасный Даниель, крупный, как медведь. Неужели люди не понимают, что это отец и сын? Неужели издатели злонамеренно закрыли на это глаза? Гамаш знал ответ на этот вопрос. Кто-то выключил им разум.
Он взял трубку и набрал номер Даниеля.
Доктор Шарон Харрис остановила машину у тротуара, собираясь войти в бистро. В окно она увидела Питера и Клару Морроу и еще несколько человек, с которыми была шапочно знакома. Увидела огонь в камине и Габри с подносом напитков – Габри рассказывал что-то группе жителей. На ее глазах Оливье ловко взял поднос у Габри и понес его другой группе. Габри сел, положил одну массивную ногу на другую и продолжил рассказ. Доктору Харрис показалось, что он глотнул виски из чьего-то стакана, но она не была уверена. Она повернула голову и окинула взглядом деревню. В окнах начинал загораться свет, в воздухе пахло дымком. Три высокие сосны на деревенском лугу отбрасывали длинные тени. Доктор Харрис посмотрела на небо. Надвигался не только вечер. В машине она слушала прогноз погоды, и даже Министерство по охране окружающей среды Канады было удивлено наступлением такого мощного грозового фронта. Но что в нем находилось? Метеорологи не знали. В это время года можно было ожидать дождя, или дождя с градом, или снега.
Поскольку Армана Гамаша в бистро не было заметно, доктор Харрис решила посидеть на скамье на деревенском лугу и подышать свежим воздухом. Когда она садилась, ее взгляд привлекло что-то под скамьей. Она подобрала эту вещь, рассмотрела и улыбнулась.
Через дорогу открылась дверь дома Рут Зардо, и из нее вышла пожилая женщина. Рут постояла там несколько секунд, и доктору Харрис показалось, что Рут говорит с кем-то невидимым. Потом она спустилась по ступенькам и внизу произнесла в воздух еще несколько слов.
«Вот и докатилась до ручки, – подумала доктор Харрис. – Мозги выжжены стихами и еще кое-чем похуже».
Рут повернулась и сделала нечто такое, отчего доктору Харрис, которая немного знала этого мизантропа в юбке, стало не по себе. Она улыбнулась и помахала молодой женщине. Доктор Харрис помахала в ответ, пытаясь понять, что за злобный план, родившийся в голове Рут, сделал ее такой счастливой. И тут она увидела.
Рут хромала по дороге, а следом за ней хвостиком шли две маленькие птички. Одна раскрывала крылья и хлопала ими, другая чуть прихрамывала и отставала. Рут остановилась и подождала, потом двинулась снова, теперь уже медленнее.
– Настоящая семейка, – сказал Гамаш, садясь на скамью рядом с доктором Харрис.
– Смотрите, что я нашла.
Доктор Харрис разжала кулак, и Гамаш увидел на ее ладони крохотное яичко. Голубое яичко дрозда, но на самом деле не совсем яичко дрозда. Оно было так замысловато расцвечено зеленым и розовым, что Гамашу пришлось надеть свои полукруглые очки, чтобы по достоинству его оценить.
– Где вы его нашли?
– Прямо здесь, под скамейкой. Можете себе представить? Оно деревянное, кажется.
Она протянуло ему яичко. Гамаш поднес его поближе и разглядывал, пока не заболели глаза.
– Прекрасная работа. Откуда оно взялось?
Доктор Харрис покачала головой:
– Это место… Как вы для себя объясняете деревню вроде Трех Сосен, где поэтессы выгуливают уток, а предметы искусства падают с небес?
При упоминании небес оба посмотрели на грозовую тучу, которая почти наполовину закрыла небо.
– Я бы не ждал, что здесь появится целая плеяда Рембрандтов, – заметил Гамаш.
– Пожалуй. Уж скорее абстрактных, чем классических.
Гамаш рассмеялся. Доктор Харрис нравилась ему.
– Бедняжка Рут. Знаете, она мне сейчас улыбнулась.
– Улыбнулась? Вы думаете, она умирает?
– Она – нет. А вот та малютка – да.
Доктор Харрис показала на меньшую из уточек, которая с трудом шла по траве к пруду. Они сидели на скамье и наблюдали. Рут подошла к хромающему птенцу и очень медленно пошла рядом. Они шли вдвоем, хромая, как мать и дитя.
– Итак, что убило Мадлен Фавро, доктор?
– Эфедра. В ее организме обнаружена эфедра в количестве, в пять-шесть раз превышающем допустимое.
Гамаш кивнул:
– Это данные токсикологии. Могла она получить эту дозу за обедом?