Девушка, сидевшая в фойе полицейского участка Кингсмаркхэма, находилась в центре всеобщего внимания. Сержант Кэмб поил ее чаем, а рядом крутились два юных констебля, поминутно спрашивая, удобно ли ей и уверена ли гостья, что они ничего не могут для нее сделать. Констебль Лоринг явно размышлял, не уволят ли его, если он пригласит прекрасную посетительницу в столовую и угостит ее там сандвичем или тостами с сыром, которые главный инспектор Вексфорд называл «полицейским фондю». Девушка казалась испуганной и расстроенной. В руках она держала газету, не сводя с нее глаз и повторяя, что будет говорить только с самим инспектором Вексфордом.
У нее был необычный, экзотический цвет кожи. Есть такая орхидея: она не розовая, не зеленая, не золотая, а матово-бежевая, нежная, слегка окрашенная сепией. Лицо девушки напоминало именно этот цветок, тонкие черты словно были выведены тушью на шелке. Черные, как вороново крыло, волосы были густыми и пушистыми. Женщины ее страны ходили в сари, девушка и сама двигалась так, словно привыкла его носить, но для визита в полицейский участок она оделась на западный манер: в голубую юбку и белую хлопчатобумажную блузку.
– Где же главный инспектор? – спросила девушка у Лоринга, и романтическому юноше показалось, что он Страж города, внимающий словам: «Не видели ли вы того, кого возлюбила душа моя?» [10]
– Он очень занятой человек, – ответил Лоринг, – но я уверен, скоро он придет.
Впервые в жизни Реджу захотелось стать старым, уродливым Вексфордом, который мог позволить себе принимать таких посетительниц наедине.
Наконец, уже в половине первого, главный инспектор явился.
– Доброе утро, мисс Патель.
– Вы меня помните!
На его месте Лоринг сказал бы: «Кто же может забыть вас, увидев хоть раз в жизни?» Вексфорд же буркнул, что хорошо запоминает лица, и добавил, обращаясь к несчастному Лорингу, что, если тому нечего делать, он, инспектор, может ему помочь в решении этой проблемы. Констебль лишь печально взглянул вслед красавице и чудовищу, скрывшимся в лифте.
– Так чем могу служить, мисс Патель?
Он кивнул на кресло. Она присела.
– Вы, наверное, разозлитесь на меня, сэр, потому что я сделала ужасную вещь. Нет, боюсь вам признаться! С того самого момента, как я увидела газету, я просто в ужасе. Сегодня я примчалась к вам первым поездом. Вы были тогда таким милым, вы вообще здесь все очень добрые, но я чувствую, что, как только все вам расскажу, милым вы уже не будете.
Вексфорд смотрел на нее изучающе. Он помнил, что прошлый раз определил ее характер как лукавого бесенка, но теперь от озорства не осталось и следа. Девушка была явно расстроена. Пытаясь хоть немного вернуть ей чувство юмора и успокоить, инспектор сказал:
– Я уже несколько месяцев не ем молодых девушек. И в любом случае строго соблюдаю правило, никогда не есть их по пятницам.
Она даже не улыбнулась, лишь странно посмотрела на него и разрыдалась.
К сожалению, Вексфорд не мог обнять и успокоить мисс Патель, как поступил бы с Сильвией или Шейлой. Поэтому он просто поднял телефонную трубку и попросил кого-нибудь принести в кабинет кофе и сандвичи, заметив как бы невзначай, что с набитым ртом очень сложно на кого-нибудь по-настоящему сердиться.
Слезы ни в малейшей мере не испортили ее лица. Мисс Патель вытерла глаза, всхлипнула и сказала:
– Вы очень милый. А я – спятившая идиотка.
– Не думаю. Сейчас обо всем расскажете, или сначала выпьем кофе?
– Сейчас. Хочу поскорее с этим покончить.
Наверное, она пришла поговорить с ним о Гренвиле Уэсте. Может, сказать ей, что писатель его больше не интересует? Или уж дать выговориться?
– Я вам солгала.
Вексфорд приподнял бровь.
– Да? Что же, не вы первая, не вы последняя. Я мог бы подать заявку в Книгу рекордов Гиннесса в качестве человека, выслушавшего самое большое количество лжи.
– Вот и я тоже соврала… Мне так стыдно.
Принесли тарелку с сандвичами и кофе. Мисс Патель взяла один, но есть не стала, а просто держала его в руке.
– Это насчет Полли. Полли никогда по вечерам не выходит из дома одна, понимаете? Никогда! Если она отправляется к Гренвилю, то он потом или сам провожает ее до квартиры, или вызывает такси. Все потому, что год назад с ней произошла неприятность. Она возвращалась по темноте, и на нее набросился какой-то мужчина. Полли закричала, оттолкнула его, и тот убежал, но с тех пор она боится поздно возвращаться одна. Твердит, что, если людям в этой стране позволят иметь оружие, она сразу же им обзаведется.
– Это и есть ваша ложь, мисс Патель? – вежливо спросил Вексфорд. – У меня создается впечатление, что мы с вами попусту теряем время.
– Да, я понимаю. О боже! Я тогда сказала вам, что в понедельник вечером Полли была со мной, но это неправда. Она ушла еще до того, как я вернулась с работы. Я даже не знаю, когда она потом пришла домой, – я уже была в постели. Короче, на следующий день я спросила, куда она ходила, потому что знала об отъезде Гренвиля, а Полли ответила, что сыта им по горло и хотела бы начать встречаться с кем-нибудь другим. Я знаю, она не была с ним счастлива, с Гренвилем, я имею в виду. Она хотела, чтобы они жили вместе, мечтала выйти за него замуж, но он ни разу даже не сделал попытки ее поцеловать, можете себе такое представить? – Мелина Патель дернула плечиком. – Впрочем, что до меня, поцелуй этого писателя – последнее, чего бы мне хотелось в жизни. Есть в нем что-то такое неправильное, что-то сомнительное. Я не имею в виду, что он гей, хотя… Не знаю.
– Продолжайте, мисс Патель.
– Ой, извините! В общем, я хотела вам сказать, что Полли познакомилась с одним мужчиной, но он женат и все такое. В понедельник вечером они ездили с ним в мотель. Она рассказала мне, что этот парень боится с ней встречаться, так как его жена о чем-то подозревает и приставила к нему детектива. Поэтому Полли попросила меня говорить, что она была со мной, если кто-нибудь придет и начнет расспрашивать.
– И вы решили, что я и есть тот частный детектив?
– Да! Говорю же вам, я полная идиотка. Пообещала Полли соврать, если придет детектив, и он пришел. Мне не казалось, что в ее просьбе было что-то такое ужасное, понимаете? Ведь встречаться с чьим-нибудь мужем и даже спать с ним – это же не преступление, правда? Ну да, это некрасиво, но не преступление, ничего противозаконного в этом нет.
Вексфорд с трудом удерживался от смеха. Все ее высказывания и ремарки, которые он принимал за проявление остроумия, означали всего лишь девичью наивность. Если бы она не была такой хорошенькой, наверное, он назвал бы ее глупой как пробка, но из-за ее красоты такое определение казалось чуть ли не святотатством. Она откусила кусочек сандвича и запила его кофе.