– Да уж, догадываюсь, что не копы, – ответил Вексфорд.
Как и ожидал инспектор, весь дом Джеймса Комфри пропах старостью, смесью запахов немытого человеческого тела, вареной капусты и камфоры.
– Интересно, чем питалась моль до того, как люди начали делать шерстяную одежду?
– Наверное, овцами, – пошутил Крокер.
– Думаешь, у овец в шерсти водится моль?
– Бог его знает. Ну и дыра, я тебе доложу!
Они обыскали ящики комодов и столов в двух комнатах на первом этаже, обнаружив целый набор всякого хлама: поломанные ручки и карандаши, бутылочки с засохшими чернилами, лейкопластыри, стеклянные баночки с булавками, горелыми спичками, гвоздями, гайками, болтами и винтиками вперемешку, множество самых разных ключей, пару грязных дырявых носков, старые монетки в один и три пенни, куски проволоки, сломанные часы, стеклянные шарики, горошины, штепсели, крышки из-под молочных бутылок, жестянку, всю перемазанную засохшей голубой краской, очевидно, той самой, которой была выкрашена входная дверь, карточки из сигаретных пачек, крючки для картин и древний поредевший помазок.
– Короче, рассадник заразы, – ворчал Крокер, засовывая в карман десяток флаконов и коробочек с таблетками, которые были расставлены по ранжиру на комоде. – Раз уж я здесь, хотя бы заберу эту дрянь. Сколько им ни тверди одно и то же, ни в какую не выкидывают лекарства с истекшим сроком годности. Такая экономия превыше моего понимания. Ведь старики за них даже не платят.
Сверху доносились шаги Бердена, Лоринга и Гейтса. Вексфорд, встав на колени, выдвинул самый нижний ящик. Под воняющими плесенью носками, пересыпанными шариками нафталина, и полупустым пакетом птичьего корма лежала фотография в овальной рамке. Инспектор перевернул ее. На фото была изображена молодая женщина с короткими темными волосами, тяжелой челюстью, длинной верхней губой и крупноватым носом.
– Похоже, сама мисс Комфри, – сказал он Крокеру.
– Не знаю, я ведь ее видел только мертвой, сам понимаешь, выглядела она при этом несколько иначе. Но поскольку на фото прямо-таки копия старины Комфри, то, скорее всего, это его дочь.
– Да, очень похожа, – задумчиво и немного грустно пробормотал Вексфорд, вспоминая сильно накрашенное, траченное жизнью лицо. – Но это Рода, просто здесь она много моложе.
И все же инспектор не мог отделаться от ощущения, что убитая женщина отнюдь не выглядела грустной. Неживое лицо демонстрировало, что в момент смерти она чуть ли не радовалась.
– Пойдем-ка наверх, – сказал он доктору.
Ванной комнаты в доме не было, уборная располагалась в саду. На лестнице вместо ковра лежал линолеум. Из комнаты, оказавшейся спальней самого Джеймса Комфри, им навстречу вышел Берден.
– Вот уж берлога так берлога, – произнес он. – Во всем доме нет ни одной книги, ни единого письма или открытки.
– Посмотрим в другой комнате, – предложил Крокер.
Комнатушка оказалась крошечной и унылой. На стенах – выцветшие обои с узором из розовых и лиловых цветов душистого горошка, голые половицы выкрашены темно-коричневой краской, на окнах – тонкие выгоревшие занавески, когда-то, вероятно, бывшие розовыми. На кровати, застеленной белым хлопковым покрывалом, лежала выглаженная синяя юбка из синтетики, голубая нейлоновая блузка и пара колготок в пластиковой упаковке. Кроме кровати, в комнате имелись только шкаф и маленький комод, другой мебели не было. На комоде лежал небольшой чемодан. Вексфорд заглянул в него: пара шелковых пижам кремового цвета и куда лучшего качества, чем прочая одежда Роды, резиновые сандалии, сумочка с гигиеническими принадлежностями и больше ничего. Шкаф и комод оказались вообще пустыми. Что же, вот он и обыскал шкафы, но никаких альковных тайн не обнаружил.
– Нет, это невероятно, – сердито произнес он, обращаясь к Крокеру и Бердену. – Она не оставила адреса ни тетке, ни врачам в больнице, где лежит ее отец, ни соседям. Нигде в доме он не записан, у Комфри в палате тоже ничего нет. Наверное, он просто знал его наизусть, тогда ее адрес потерян для нас навсегда. В какую же игру играла эта женщина, черт возьми?
– В дохлого опоссума [1] , – усмехнулся доктор.
Вексфорд фыркнул.
– Схожу-ка к соседям, а вы разложите все так, как было до нашего прихода. Иными словами, оставьте беспорядок там, где он был. – Инспектор ехидно глянул на Крокера. Их роли поменялись, и в кои-то веки он сам отдавал приказы доктору. – Да, и еще. Нам нужно провести официальное опознание тела. Майк, боюсь, тебя ждет приятное знакомство с некой миссис Краун.
Дверь коттеджа «Белла Виста» открыл Ники Паркер. В коридоре стояла и его мать. Они опять разыграли перед малышом сцену прихода «врача». Почему бы и нет? Разве не врачи – самые уважаемые члены общества? Где-то в доме плакал другой ребенок, а Стелла Паркер выглядела довольно взмыленной. Инспектор как можно любезнее спросил:
– Не могу ли я поговорить с вашей бабушкой? То есть с бабушкой вашего мужа?
Она ответила, что, конечно, это возможно, и повела Вексфорда куда-то в глубину дома. Они вошли в комнату, где в кресле сидела старушка и лущила горох в дуршлаг. Никого старше этой женщины Вексфорд в жизни не видел.
– Бабуля, это полицейский инспектор.
– Добрый день, миссис…
– Бабуля у нас тоже носит фамилию Паркер.
Похоже, здесь вовсю шла подготовка к семейному обеду. С одной стороны кресла на полу стоял сотейник с водой и очищенными картофелинами, а с другой – миска с очистками. Четыре яблока дожидались своей очереди. Сдобное тесто было уже готово и лежало в миске. По-видимому, так старушка в своем более чем преклонном возрасте помогала вести домашнее хозяйство. Вексфорд вспомнил слова Паркера, что его бабуля – это что-то с чем-то. Теперь он убедился воочию, что так оно и есть.
Сначала пожилая женщина делала вид, что не замечает Вексфорда, видимо, разыгрывая роль матриарха семьи. Стелла Паркер вышла и закрыла за собой дверь. Тем временем старушка очистила последний стручок, который был каких-то гигантских размеров, и произнесла, словно они с Вексфордом были добрыми старыми друзьями:
– Когда я была маленькой, существовала примета: если попадается стручок с девятью горошинами, надо положить его над дверью, и первый мужчина, вошедший в дом, окажется твоей истинной любовью.
Она высыпала девять горошин в уже полный дуршлаг и вытерла испачканные зеленью пальцы о фартук.
– И вы тоже так делали, мэм?
– Что? Говорите громче.
– Вы так делали когда-нибудь?