Между тем на позициях немцев события развивались своим чередом. К виселице подтащили одну из женщин, загнали на шаткую подставку из нескольких ящиков и накинули на шею петлю. Офицер, руководивший явно показательной казнью, подошел к группе красноармейцев и, показывая рукой на виселицу, начал о чем-то говорить. Судя по мрачным лицам пленников, опустивших головы, немец втолковывал мужикам что-нибудь вроде: «С теми, кто будет плохо работать, мы сделаем то же самое!» А может быть, и предлагал желающим поработать палачом. Претендентов на роль палача, видимо, не нашлось, потому что в следующую минуту офицер отошел от пленников и, что-то коротко выкрикнув, взмахнул рукой. Двое немецких солдат тут же выбили из-под ног женщины ящики и отпрыгнули в сторону. Грузное тело несколько раз слабо дернулось и обвисло, слегка раскачиваясь.
Сразу же прозвучала другая команда, и несколько автоматчиков короткими очередями ударили по сгрудившимся в стороне женщинам и подросткам. До разведчиков донеслось несколько истошных криков, заглушенных сухим стрекотом автоматов, и тут же все стихло. Минутой позже немцы снова зашевелились, загалдели, разгоняя уцелевших по рабочим местам. Вскоре позиции снова превратились в почти обычную строительную площадку – лишь труп на виселице и неподвижные тела расстрелянных напоминали о недавней расправе…
О случившемся на немецких позициях Миронов вместе с остальными разведчиками узнал во время привала несколько часов спустя. Группа дождалась темноты и покинула место дневки, уходя все дальше и дальше в лес. До квадрата, определенного Прохоровым для сеанса радиосвязи со штабом полка, оставалось еще километра три, когда лейтенант решил провести с бойцами нечто вроде воспитательной беседы.
– Яровец, в боевое охранение! – устало распорядился Прохоров, после чего неторопливо достал специально для разведвыхода прихваченную пачку немецких сигарет «Юно». Со вкусом закурил и, бросив недобрый взгляд на угрюмо молчавшего Ганевича, сказал: – Товарищи красноармейцы, сейчас, как вы понимаете, не до собраний и бесед по душам. Но пару слов я все же скажу, дорогие мои. Напомню кое-кому, кто мы есть и зачем по немецким тылам носимся, как говорится, язык на плечо…
Лейтенант вкратце рассказал об увиденном и продолжил, помогая себе энергичными жестами:
– Мне, товарищи, даже странно повторять совершенно очевидные вещи. Все это давно, казалось бы, вам отлично известно! Фронтовая разведка на то и существует, чтобы скрытно, никак не обнаруживая себя, добыть сведения о вражеских частях и передать их командованию. Наши данные о противнике помогут нанести немцам серьезный урон – гораздо больший, чем если бы мы с вами прямо здесь вступили в бой с фашистами. А Ганевич – вы только полюбуйтесь на него! – сидит тут весь мрачный и горем убитый. Осуждает меня, вашего командира. За что осуждает? А за то, что я не позволил вступить в бой и не дал фашистам уничтожить нашу группу!
– Товарищ лейтенант, да что вы такое говорите?! – вскинулся Ганевич, темнея лицом. – Да разве я…
– Разговорчики, рядовой Ганевич! – умышленно грубо перебил бойца Прохоров. – Знаю я, что ты сказать хочешь, знаю! Но на будущее учти, что соплей и истерик я в своей группе не потерплю! И это всех касается! Мы здесь на боевом задании, а не в парке культуры и отдыха имени товарища Горького. Да, погибших людей жалко, но это, дорогие мои, война. Война, мать ее… Все, заканчиваем привал – нам еще до места выхода в эфир шлепать и шлепать. И это… Всем портянки перемотать – ноги беречь надо! Дукин, у тебя махорка еще осталась? Скрути ты мне цигарку нормальную, а то это тухлое сено фрицевское курить невозможно! И надо же такую дрянь придумать – какие сами, падлы, такое у них и курево…
Разведчики закончили перекур и двинулись дальше, тщательнейшим образом уничтожив все видимые следы привала. Немцы тоже свой паек недаром едят – следует им обнаружить на своей территории хотя бы чужой окурок, как тут же по следам чужаков пойдут специально обученные отряды охотников за разведчиками и диверсантами. Хотя и обычная облава, когда засветившуюся разведгруппу преследуют цепи автоматчиков с несколькими натасканными овчарками, не сулит красноармейцам ничего хорошего.
В лучшем случае плен, в худшем – смерть от пули в неравном бою. Хотя еще неизвестно, что в данном случае хуже…
Сеанс связи с полком следовало провести как можно быстрее. Приготовить радиостанцию к работе, выйти в эфир, с максимально возможной быстротой передать все собранные группой сведения, получить дальнейшие указания от командования, свернуть рацию. И так же быстро покинуть место выхода в эфир, поскольку спецы из службы радиоперехвата абвера тоже свое дело знают! Чаще всего реакция абверовцев на запеленгованную работу чужой радиостанции была на зависть быстрой: вблизи крупных городов прочесывание местности могло начаться уже через полчаса после удачной радиопеленгации.
– Миронов, быстренько антенну снял! – Прохоров отключил питание и начал паковать радиостанцию. Мельком глянул на часы, прикинул, сколько осталось до рассвета, и сокрушенно вздохнул: – Ни сна, ни отдыха измученной душе…
Лейтенант достал карту, разложил на коленях и, подсвечивая фонариком, сделал несколько пометок. После чего ткнул пальцем в один из квадратов и объявил:
– К утру мы должны быть вот здесь: что-то вроде небольшого хутора. От него по прямой километров пять до станции… как тут ее… Лыково.
– А до самого хутора сколько, товарищ лейтенант? – поинтересовался Яровец.
– Да ерунда, – устало усмехнулся Прохоров, – верст десять с гаком.
– Ну ничего себе, – присвистнул от удивления сержант. – Не успеем ведь до света.
– Да куда ты денешься, сержант… Успеем! В горочку бегом, под горку кувырком. Прыг да скок… И чтоб тихо мне! Иначе сами знаете: засвеченная разведгруппа – это что? Ганевич, ну-ка, подскажи!
– Мертвая группа, – нехотя отозвался разведчик.
– Во-от! А мы командованию нужны живые… Группа, вперед бегом марш!
Миронов бежал, привычно опустив взгляд к монотонно мелькавшим впереди сапогам Дукина, при всей своей огромности умудрявшегося двигаться почти бесшумно. О себе же Алексей так сказать, при всем желании, никак не мог – он был уверен, что и топает излишне неуклюже, и дышит чересчур шумно, и вообще скоро окончательно выдохнется и упадет. Кусты, лес, полянки, овраги, ручейки – все слилось в одну бесконечную лесную круговерть, которой, казалось, никогда не будет конца.
«Сука, когда ж эта заимка чертова покажется, а? – жадно хватая пересохшими губами прохладный ночной воздух, думал Миронов. – Сил моих больше нет! В глазах темно. Рубаха – хоть выкручивай, весь мокрый, как крыса… Ноги как ватой набиты, чужие совсем. Или свинцом… Ноги беречь, ноги! Вот что для разведчика самое главное, а голова – это уж потом. Не дай бог о какую корягу или о камень споткнуться и ногу повредить – куда меня тогда? Только пристрелить, чтоб под ногами не путался и ребятам не мешал… Вот сейчас просто упаду, и все – пусть стреляют! Не все равно, где и когда подыхать? Еще чуть-чуть потерплю и упаду…»
– Да тихо ты, лось! – сердито зашипел внезапно остановившийся Дукин, которому Лешка умудрился с разбега ткнуться в спину. – Спишь на ходу, что ли?