– Для начала водички отхлебни и как баба кудахтать перестань! – устало огрызнулся Миронов, отсоединяя рожок автомата. Пальцем надавил на верхний патрон, досадливо качнул головой и принялся сосредоточенно набивать магазин, доставая из вещмешка масляно поблескивающие цилиндрики. – Это война, Гриша, и не мне тебе рассказывать, что здесь и на самых умных генералов бывает проруха, а не только на старух, лейтенантов и одесских ухарей вроде тебя. Просто она, сука, позабавиться решила: в кости на нас сыграла. И вместо шестерок нам выпали две единицы – не часто, но бывает.
– Кто она-то? – непонимающе вскинулся Нечипорук. – Лейтенант, я и сам языком потрендеть люблю, но ты, по-моему, уже через край хватил! Ты маленько попонятнее можешь? Про кого ты толкуешь?
– Судьба, Гриша, судьба – про нее, родимую, и говорю. – Алексей снарядил рожок и легким ударом ладони вставил его в приемник. Поставил на предохранитель, удовлетворенно кивнул и положил автомат на траву. Посмотрел на по-прежнему затянутое тучами вечернее небо и продолжил: – А насчет что делать я тебе отвечу совсем просто: приказ выполнять! Пока жив хотя бы один из нас, мы будем выполнять приказ командования. Нас трое осталось, а три человека – это вполне боеспособная единица Красной армии! К тому же мы разведчики, а не какие-то там хухры-мухры! Вот такой получается расклад… Вопросы есть?
– Насчет боеспособности нет вопросов, – мрачно кивнул Нечипорук. – А вот по заданию есть! Ты, лейтенант, только не обижайся и за пистолет не хватайся! Ты мне честно скажи, ты всерьез веришь, что мы втроем сможем с целой оравой фрицев совладать? Ну, хорошо, выйдем мы к тому мосту – это мы еще сможем. Я даже допускаю, что нам удастся его разминировать – вон, Хайдаров в этом деле дока! Да и вообще – как мышь в любую норку пролезет… Но дальше-то как? Немцы усекут, что заряды не взорвались, и по новой все за полчаса наладят! Как мы им помешаем? В атаку дружно попремся? И сколько мы сможем продержаться, как твой майор говорил, до подхода основных сил?! Минуту, две? Или целых три?!
– Барана едят по частям, – негромко подал голос Усман Хайдаров, узбек, недавно появившийся во взводе, но уже зарекомендовавший себя с самой лучшей стороны – и бойцом Усман оказался на удивление хладнокровным, и стрелком неплохим, и товарищем надежным. Но в группу Миронов взял немногословного узбека в первую очередь как мастера подрывного дела: Хайдаров умел на ощупь определять тип любого взрывного устройства и так же вслепую обезвреживать практически все известные мины – как советские, так и немецкие. – Думаю, командир прав: приказ есть приказ. Пойдем к мосту, посмотрим, немножко понюхаем, а там и решим…
– Как бы нам нюхалку не отбили раньше, чем солнышко взойдет, – уныло вздохнул Нечипорук и вяло пошутил: – Солнце всходит и заходит, а мы все нюхаем цей мост. Как донюхаем, сдаеться, усих снесуть нас на погост!
– Дурак ты, Гришка, – беззлобно отозвался Хайдаров и по-восточному провел ладонями по лицу – словно умылся. – Зачем погост? Иншалла – на все воля Аллаха! Угодно будет Всевышнему – подождет погост! А если нет… Что ж, тогда такой кысмет – судьба по-вашему. Командир, ты на Гришу не сердись: у него язык впереди мысли скачет. Но он хороший воин – крепкий и надежный. Ты не думай, мы все как надо сделаем! Усман не подведет и Гришка не подведет – все хорошо будет…
– Спасибо, Усман, – хотелось бы верить в это самое «хорошо»! Твоими бы устами… – Миронов лег и, подкладывая под голову вещмешок, сказал: – Ты покарауль часок – мы с Григорием чуток подремлем. А потом двинем дальше – к нашему… барану. Ты прав: на месте понюхаем и там же все решим…
Меньше всего сейчас Алексею хотелось вести пустые разговоры. О чем? О том, что его группа напоролась на немцев и потеряла большую часть бойцов? Миронов умом, конечно же, понимал, что в этом нет его прямой вины, но уже въевшаяся в кровь командирская привычка считать себя ответственным за все не давала покоя.
«Если ты настоящий командир, то просто обязан был все предусмотреть! И не допустить… Если ты настоящий разведчик, то должен был почуять опасность! Не предусмотрел, не почуял – значит, ты, Леха, виноват в гибели ребят. Ты – и никто иной! Значит, не настоящий ты командир и разведчик, а так… И дело совсем не в том, что придется об этом писать подробный рапорт и, вполне возможно, объясняться с особистом, а в том, что в глубине души ты все равно будешь считать себя виноватым, даже если командование признает, что ты трижды ни в чем не виновен… Господи, забиться бы сейчас в какие-нибудь заросли погуще, да ткнуться мордой в мох и завыть от отчаяния и бессилия! Нет, брат, ничего не получится – нельзя ребятам показать, что ты не уверен в себе и в исходе дела. Не имеешь ты на это права! Задание должно быть выполнено! И цена никого сейчас не интересует – впрочем, как и твои терзания, сомнения и бабьи истерики. Сдохнуть? Пожалуйста! Но только после выполнения поставленной задачи…»
Не к месту помянутое слово «истерика» вконец испортило настроение – Миронов живо вспомнил тот единственный случай, когда и в самом деле чисто по-волчьи выл, стоя на коленях, и пытался беззвучно докричаться до Бога, в существование которого никогда всерьез не верил. Это случилось примерно через неделю после гибели Марии – тогда Алексей выпил-таки пару стаканов водки и ушел подальше в лес. Сначала просто молча брел, не разбирая дороги и чувствуя, как по щекам струятся мокрые дорожки, а потом упал на колени: «Господи, ну почему так?! За что?!! Если ты есть и действительно все можешь, то верни мне ее! Хотя бы на день, на час… Ну, хочешь – забери мою жизнь, но ее верни! Молчишь?! Молчишь… Тогда я скажу: да ничего ты не можешь – сказки это все и больше ничего… Ни-че-го…»
Лешка так никогда и не узнал, что его слабость случайно увидел Гриша Нечипорук, наткнувшийся на командира во время возвращения со свидания с очередной сестричкой из санроты. Видел, но ни единой душе балагур и трепло Гришка так и не проболтался – разведчики своего лейтенанта любили и искренне ему сочувствовали, интуитивно понимая, что роман Миронова с Машей никак нельзя было назвать обычной легкомысленной интрижкой, коих на фронте хватало с избытком и о которых в минуты отдыха любили посудачить мужики…
К мосту разведчики вышли глубокой ночью, снова выдавшейся темной, дождливой и совсем не по-летнему холодной. Несмотря на то что такая погода им и была на руку, все трое уже втайне проклинали сырость, доставшую уже до самых печенок. После недолгого наблюдения удалось выяснить, что мост не так уж и велик: метров сорок, три пролета, два ряда опор быков. На первый, поверхностный, взгляд и охранялось сие инженерное сооружение весьма небольшими силами: разведчики насчитали пятерых, обитавших в небольшом домике, уютно дымившем трубой на противоположной стороне реки.
В течение следующего дня группа, меняя друг друга, вела непрерывное наблюдение за немцами и пыталась рассмотреть каждый камешек опор, переплетение балок и настил – по мнению Хайдарова, именно под настилом и могли прятаться ящики с взрывчаткой, если фрицы и в самом деле планировали взорвать мост в случае чего.
– Три пролета – метров по пятнадцать каждый, – шептал Усман, не отрываясь от окуляров бинокля. – Я бы под береговую опору заряд заложил и под один из быков – всего четыре ящика по двадцать пять килограммов. Куда хочешь хватит – и не такой мост взлетел бы! Если он уже заминирован, то все равно, я думаю, электродетонаторы фрицы вставят в последний момент – это по правилам взрывных работ положено, а немец порядок соблюдает… Разминировать, в принципе, не сложно: достаточно детонаторы повыдергать или хотя бы провода перекусить – думаю, взрывать такую штуку они будут именно подрывной машинкой. И машинка эта будет не в домике – слишком близко, опасно… Точнее ничего не скажу – надо под мост лезть и на месте смотреть!