Он кричал и ругался, он бился в оковах, сжимающих тисками его руки и ноги, – вот и сейчас на мне наручники, но вы напрасно думаете, джентльмены, что я буду долго терпеть их. Матросу было страшно, как собаке, что съеживается, заслышав шаги хозяина, но еще не видя его. Она не знает, что ей предстоит. Да и откуда ей знать? Ни одно живое существо, ни двуногое, ни четвероногое, не способно предсказать, что его ожидает.
Потом наступила темнота. Помню легкий укол иглы, словно укус насекомого, и скальпель, разрезающий кожу. Я не раз приходил в сознание, потому что надо мной проделали множество операций, одну за другой. Я очнулся от страшной боли, все мое тело было истерзано. Старый матрос, помнящий все, от обжигающей шею веревки до гладкой кожи на щеке женщины под его ладонью, с отвращением взглянул на свои руки – ужасные, уродливые, звериные! Руки, способные лишь разрушать, бить и калечить, и для этого у него теперь хватало ярости.
Спустя несколько часов он проснулся и обнаружил, что у него теперь есть хвост, сердито хлещущий по спине, словно кнут, подгоняющий раба. О да, ему было из-за чего разозлиться, он прямо кипел от гнева! Но он все еще оставался пленником, и темнота опустилась опять. И снова его плоть резали и сшивали.
Я понимаю, что это были сложные операции. Невозможно заставить мышцы одного существа управлять конечностями другого. И я не смог бы объяснить, как это удалось моему отцу. Хотя я знаю, что у него случались неудачи. Вдоль стен лаборатории стояло множество клеток, в которых томились жертвы его научных просчетов. Эти существа кричали, мяукали, лаяли, пищали или щебетали по-птичьи, когда бились своими бесполезными телами о железные прутья. Куски разнородной плоти отторгали друг друга или вздувались воспаленными багровыми волдырями. Одни уроды хотя бы годились для устрашения или охраны. Кошмарные чудовища набрасывались на первого встречного и вымещали на нем свою ярость и боль. Другие были всего лишь живыми хранилищами органов, которые вырезали, как только возникала необходимость. Вы не можете знать, что такое страдание, джентльмены, если никогда не лежали на холодном каменном полу, прислушиваясь к воплям отвращения и мольбам о смерти! Это отвращение не имеет ничего общего с тем мимолетным недовольством, какое вы испытываете, глядя на себя в зеркало.
Затем последовала заключительная серия операций. Мое горло горело, нервы были натянуты, словно корабельные канаты, глаза метались в орбитах, потому что их слепил яркий свет, рот разрывался от крика до самых ушей. Потребовалась неделя, чтобы придать моей голове нынешний вид: подшить здесь, подрезать там.
А затем отец взялся за мой череп, заменяя части моего мозга другими. Я лишился многих кусков этого вещества, джентльмены. Я слышал, как они падали на холодный камень подо мной, а он продолжал выкраивать и удалять. Но не думайте, что я превратился в идиота, мне вполне хватает того, что осталось. Это было чертовски больно, и порой я чувствовал, что мое сознание разделяется. Но со временем привыкаешь и к боли. Знаете, как бывает, когда долго находишься в зловонной комнате и в конце концов перестаешь чувствовать мерзкий запах? Нос привыкает и уже не реагирует на него. Точно так же исчезает и ощущение боли, если испытываешь ее достаточно долго. Думаю, что он помог мне и в этом. Теперь я уже не так чувствителен, как раньше. Я почти не ощущаю то, что держу в руке, и иногда случайно ломаю какие-то вещи.
Потом работу закончили, и у меня появилась физиономия, которую вы видите, – пасть с острыми зубами, впивающимися в мясо, словно ножи. Не могу сказать, что часто проделываю это, во всяком случае, не с живой плотью. Я выгляжу чудовищем, но стараюсь вести себя как человек. Ах да, зная, чем я зарабатываю на жизнь, вы сомневаетесь в этом. Что ж, возможно, я не очень страдаю из-за того, что не похож на примерного гражданина, но иногда так трудно бороться с соблазном. Вы понятия не имеете, джентльмены, какая ярость поднимается во мне, когда я вижу ваши гладкие розовые лица. Порой мне кажется, что я не желал бы ничего лучшего, чем вцепиться в них зубами и захлопнуть пасть. Я всегда легко впадал в бешенство – и когда был моряком, и когда был собакой. Но теперь обе части объединились. Бог мой, иногда я удивляюсь, как может столько лютой злобы уместиться в одном существе.
Но я способен ее контролировать. Да, и поэтому я не останусь бесполезным созданием, каким меня считает отец. Я превзойду самые смелые его ожидания. Все будут восхищаться мной – существом, при виде которого недавно морщились от отвращения.
Это было первое, что мои глаза увидели на лице человека, который сделал меня таким. Омерзение. Вы могли бы подумать, что он станет гордиться своей работой, что ему приятно будет смотреть на свое творение. Очевидно, нет. Когда мой отец взглянул на… это тело… это существо, на создание которого он потратил так много времени и сил, единственной его реакцией было разочарование. И отвращение. Я спрашиваю вас, какой смысл был во всем этом? О чем он думал, когда кроил меня своими испачканными в крови руками?
Словом, я не оправдал его ожиданий. Он поручал мне лишь самую простую работу, не составлявшую труда для моих сильных рук. Я больше не интересовал его и в конце концов решил воспользоваться этим. Мне удалось прекрасно изучить расположение тоннелей под городом. Я охотился там и сделал их своим домом. Почему я не поднялся на поверхность? Потому что я часть этого мира, смытая вместе с другими отходами, погруженная в темноту и забытая там.
Я часто заходил в библиотеку отца, читал его книги и заметки, хотя не всегда понимал их. Мне хотелось доказать, что я умнее, лучше, способнее, чем он думал. Возможно, я просто добивался его похвалы. Не нужно лгать самому себе – я точно знаю, что мечтал об этом. Но слов одобрения так и не услышал. Он был слишком занят теми детищами, которых создал вслед за мной, оттачивая свое мастерство, используя новые методы и проверяя свежие идеи. Я был ему не более интересен, чем набросок на клочке бумаги, скомканный и выкинутый в мусорную корзину.
Стоит ли удивляться, что я решил стать свободным?
Я научился ценить то, что становлюсь почти невидимым в подземных тоннелях и залах. И тайком наблюдал за тем, как работает отец, пытался понять его методы, его замыслы. Это далось мне нелегко, жалкие остатки моего мозга мучила ужасная боль. Но теперь я понимаю, чего он хочет добиться. И понимаю, чего хочу я. Знания, джентльмены, эта такая штука, которая всегда будет дорого стоить. И я теперь по-настоящему богат.
Узнав все, что было в моих силах, я решил, что пора покинуть отца. Мои дни там были сочтены. Отец вечно выражал недовольство результатами своей работы, и рано или поздно я тоже превратился бы из собачки на побегушках – да, джентльмены, очень веселая шутка! – в источник органов и тканей. Мне приходилось кормить этих несчастных существ, гниющих заживо в своих клетках. Я видел, как они умирают от безумной боли и болезней, как их режут скальпелем или пилой, и решил, что эта участь не для меня. Каким бы ужасным ни было мое нынешнее тело, это все, что у меня есть, и я не собираюсь расставаться с ним добровольно.
Отец не все время проводил в лаборатории, так что убежать было не трудно. Порой он отсутствовал по нескольку дней. Не могу сказать, занимался ли он поисками животных для опытов или просто хотел отдохнуть от тайной подземной жизни. Честно говоря, меня это не слишком интересовало. Я просто дождался, когда он снова уйдет, и воспользовался удобным случаем. Понимая, что моя внешность не позволит жить спокойно, я придумал себе тот костюм, который вы сейчас видите. Никогда прежде я не покидал отцовского логова, однако легко отыскал дорогу наверх благодаря своему замечательному нюху. Я просто шел по следу отца и достиг поверхности.