Лежащее на столе завещание не только было составлено Льюисом Макгвайром, он был назван в нем и душеприказчиком, то есть на нем лежала ответственность за его утверждение и исполнение. Третий адвокат, мистер Сэм Ларкин, являлся главным деловым советником Сета и, судя по всему, завоевал его полное доверие благодаря достигнутым невероятным успехам.
Ларкин расписывал им сделки Сета одну за другой, потчевал рассказами о его отчаянных подвигах, когда он безрассудно и дерзко – по крайней мере, так казалось – занимал под залог огромные суммы и пускал их в дело. Оказывается, Сет был умнее их всех. От этого увлекательного повествования устал только Йен.
Мистер Макгвайр сказал, что поскольку уж они здесь, в округе Форд, то собираются зайти в окружной суд и оформить документы, необходимые для того, чтобы начать процесс утверждения завещания. Объявление для кредиторов будет опубликовано в окружной газете, чтобы каждый, кому Сет мог быть должен, успел заявить свои претензии в течение девяноста дней. Положа руку на сердце, мистер Макгвайр сомневался, что у Сета найдутся неизвестные кредиторы. Сет знал о своей неминуемой кончине и наверняка уладил все дела, мистер Макгвайр разговаривал с ним менее месяца назад.
– В любом случае, – добавил Стиллмен Раш, – мы считаем, что это будет рутинная процедура, но она займет некоторое время.
«И принесет хороший куш адвокатам», – мысленно добавил Йен.
– Через несколько месяцев мы представим суду официальный бухгалтерский баланс и опись всего имущества вашего отца и его денежных обязательств. Чтобы подготовить их, придется нанять аудиторскую фирму, мы знаем несколько надежных, она все отследит. Все недвижимое имущество необходимо оценить. Всю личную собственность внести в опись. Это довольно долгий процесс.
– Насколько долгий? – спросила Рамона.
Все три адвоката заерзали – обычная реакция, когда требуется выдать точную информацию. Льюис Макгвайр, старший из них, пожал плечами.
– Полагаю, от года до полутора, – ответил он уклончиво.
Йен поморщился при мысли о долгах, которые ему предстояло выплатить в ближайшие полгода. Гершел нахмурился, стараясь, чтобы никто этого не заметил, и напустил на себя вид человека, у которого банковские счета пухнут от денег и он не испытывает финансовых затруднений.
– А почему так долго? – Рамона сердито покачала головой.
– Хороший вопрос, – ответил мистер Макгвайр.
– Благодарю вас.
– Год в таких делах – это совсем недолго. Необходимо проделать большую серьезную работу. Ваш отец имел значительные авуары. Такие наследства редки. Если бы он умер, не оставив ничего, утверждение его завещания можно было завершить через девяносто дней.
– Во Флориде утверждение завещания занимает в среднем два с половиной года, – вставил мистер Ларкин.
– Но здесь не Флорида, – возразил Йен, окинув адвокатов холодным взглядом.
– В законе есть положение о частичном распределении, – поспешно добавил Стиллмен Раш. – То есть вам могут разрешить воспользоваться частью своей доли наследства до официального закрытия завещания.
– Это мне уже больше нравится, – кивнула Рамона.
– Давайте поговорим о налогах, – потребовал Йен. – Каковы примерные цифры?
Мистер Макгвайр откинулся на спинку стула с самоуверенным видом.
– При наследстве такого объема, – улыбнулся он и с довольным видом кивнул, – и отсутствии живой супруги налоги должны быть чудовищные, больше пятидесяти процентов. Но благодаря предусмотрительности мистера Хаббарда и нашей квалификации мы выработали план. – Он потряс копией завещания. Используя кое-какие фонды и иные возможности, мы снизили уровень налогообложения почти до тридцати процентов.
Йену, щелкающему цифры как орехи, не требовался калькулятор. Двадцать миллионов и остаток от чистой ценности активов умершего минус тридцать процентов составят приблизительно четырнадцать миллионов. Сорок процентов из них полагаются его дорогой женушке, так что их доля будет равняться плюс-минус пяти миллионам шестистам тысячам. Причем чистыми, никаких других налогов, поскольку все эти проклятые штатские и федеральные налоги будут уже накинуты на наследство.
Йен со своими многочисленными партнерами и компаньонами был должен разным банкам более четырех миллионов, причем половина долгов уже была просрочена.
Пока в голове у Гершела тикал его внутренний счетчик, он поймал себя на том, что проговаривает цифры себе под нос. Несколько секунд спустя он тоже вычислил итог, который равнялся приблизительно пяти с половиной миллионам. Ему так опротивело жить с матерью! И дети… Больше не придется волноваться об их образовании.
На лице Рамоны появилось злобное выражение, и она, одарив мужа язвительной улыбкой, выпалила:
– Двадцать миллионов, Йен! Не так уж плохо для – как ты его называл? – необразованного лесоруба.
Гершел закрыл глаза и вздохнул.
– Будет тебе, Рамона. – Йен попытался образумить жену.
Адвокаты вдруг заинтересовались своими туфлями.
– Да тебе не заработать столько за всю жизнь, – не унималась Рамона, – а папа сделал это за десять лет. И у твоей семьи со всеми банками, которыми она когда-то владела, никогда не было таких денег. Ты не находишь это невероятным, Йен?
У Йена отвисла челюсть. Он ничего не мог сказать и только неотрывно смотрел на нее. Будь они наедине, точно бы вцепился ей в глотку, но на людях…
«Спокойно, – приказал он себе, стараясь совладать с гневом. – Лучше возьми себя в руки, потому что эта самодовольная сука, сидящая в пяти футах от тебя, вот-вот унаследует несколько миллионов. И хотя эти деньги, вероятно, взорвут наш брак, кое-что достанется и тебе».
Стиллмен Раш, закрыв портфель, поспешил завершить встречу:
– Ну, нам пора. Мы заедем по дороге в суд и запустим машину, но вскоре нам понадобится встретиться еще раз, если вы не возражаете.
Еще не закончив говорить, он встал. Ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться подальше от этой семейки. Макгвайр и Ларкин тоже вскочили, захлопывая свои портфели и с притворной любезностью произнося формулы вежливости. Они настояли, чтобы никто их не провожал, и почти бегом скрылись за домом.
После их ухода во дворике воцарился вакуум убийственной тишины. Все избегали смотреть друг на друга и ждали, кто заговорит первым. Одно неверное слово могло развязать новую ссору или что-нибудь похуже.
Наконец Йен, самый сердитый, спросил жену:
– Зачем ты все это сказала в присутствии адвокатов?
– Нет, зачем ты это сказал? – не дав ей ответить, вклинился Гершел.
– Потому что я давно уже хотела это сказать, Йен, – проигнорировав брата, рявкнула Рамона. – Ты всегда смотрел на нас свысока, особенно на моего отца, а теперь вдруг начал считать его деньги.
– Разве не все мы их начали считать? – вставил ее брат.