Но Реза хорошо понимал кое-какие вещи, которые видели далеко не все амиры. Ведь многие из них были родом из других стран.
Основа всего в этих местах – племенной совет и барадари, братство мужчин, а не мечеть, не община верующих. Пойдут слухи о том, что такие вот чужаки, как они, никакие не правоверные, а просто бандиты, да еще и творят грех. Рано или поздно кто-то недовольный, а такие всегда найдутся, поднимет вопрос на племенном совете. Если там примут решение изгнать пришлых с Земли племен, то это кончится для них очень и очень плохо.
– Я поговорю с аль-Усманом об этом, – сказал Реза. – Так нельзя поступать. Спасибо, что предупредил меня, брат.
– Это не единственное его преступление, амир. Он жесток не во имя Аллаха, а просто так. Это очень плохо.
– А вот тут ты не прав, брат. – Амир похлопал молодого моджахеда по плечу. – У каждого из нас свой джихад и свое поле битвы. У тебя это Интернет, видеокамера, проповедь. Он делает джихад с автоматом в руках. И твое, и его дело важны и нужны для победы.
– Он украл этих людей не ради Аллаха, а всего лишь желая набить собственный карман. Аль-Усман избивал этого человека не от усердия в вере.
– Ты снова не прав, брат. Я уже вижу будущие битвы. Нам потребуются твоя хитрость и умение убеждать, но и жестокость таких людей, как Усман. Сказано, что джихад нужно нести на лезвии меча, и мы будем поступать так, нравится это кому-то или нет. Для неверных есть только три выхода: принять ислам, платить выкуп за жизнь или умереть. Чтобы установить шариат на землях, где его никогда не было, нам надо будет проявить очень много жестокости. – Амир легко подтолкнул молодого брата в плечо. – Иди работать. И бросай курить. Иначе Аллах накажет тебя тяжелой болезнью, а ты нам нужен.
Киев
6 февраля 2015 года
По пути из Махачкалы он сделал остановку в Киеве. Полковник летел в Лондон, чтобы оттуда отправиться в Исламабад.
Киев ему нравился. Он и сам не мог понять почему. Что-то в этом городе было. Он не походил ни на шумную, суетную и злую Москву, ни на надменный имперский Петербург, ни на крутой Екатеринбург, ни на новую, блестящую глянцевым блеском Казань. В этом городе, стоящем на берегу реки, было что-то мягкое, домашнее. Киевские коты, таинственные и важные, дворики, лепнина зданий, шумные, но почему-то не злые улицы.
Он никогда не забывал, что в Киеве у него была первая любовь. Они учились в Крыму, в особом закрытом центре, и по пути в Москву за назначением остановились в этом городе. Если бы он выбирал место, где можно коротать старость, то остановился бы именно на Киеве.
Увы, дожить до старости им всем было не суждено. Он помнил страшную цифру. Из всего их потока в живых на данный момент оставалось восемь человек.
Из Борисполя он взял такси. Летя по трассе, полковник наблюдал приметы нового времени – коттеджи там, где раньше были поля и леса, рекламные щиты. Украина жила хуже, чем Россия. Со временем этот разрыв увеличивался, но он касался только простого народа. Не элиты.
Иногда он думал о том, что все они прокляты. Все их поколение. И этот счет – восемь из более чем сорока человек – наказание, вполне заслуженное ими. Все они были оружием. Сверхдержава выковывала из них стальные клинки на страх врагам. В Крыму им внушали, что их жизни ничего не значат. Все мечты, стремления, желания – ничто перед сухими словами приказа. Но когда страна без крика, только тихо вздохнув, начала разваливаться на части, кто из них сделал хоть что-то, чтобы предотвратить это?
Ничего.
В Киеве жил Лазарь – старший их группы. Тогда говорили «староста». В отряде кличка у него была Лаз. Коротко и просто, в спецназе не любят длинных прозвищ. Он был вторым. Первый, Мулла, пропал в водовороте гражданской войны в Таджикистане, и больше о нем никто ничего не знал.
Водила, типично русский, усатый, обернулся и уточнил:
– Куда?..
– На Крещатик.
Он никогда заранее не говорил водителям, куда надо ехать. Дураков нема.
На Крещатике полковник вышел и дальше двинулся пешком. Эта улица чем-то напоминала Арбат, но была мягче. Здесь не замечалось истинной московской готовности ожесточенно сражаться за свой кусок всегда и везде. Он шел по пешеходной дорожке, рядом с машинами, иногда останавливался, чтобы взглянуть на витрины. Пока чуйка – верная подруга, не раз выручавшая его, – молчала вглухую.
На противоположной стороне улицы стоял какой-то палаточный лагерь, обвешанный всякими разными призывами. Это еще одно отличие от Москвы. Там сразу разогнали бы. Ему было смешно. История не пишется на белой тряпке красной краской. Она пишется кровью. Все эти столицы новообразованных государств были какими-то смешными и жалкими, несерьезными, прямо как комедиант провинциального театра.
Он сел в маршрутку, проехал несколько остановок, сошел, сунулся в метро, выскочил из него как ошпаренный и перебежал дорогу. Он опасался хотя бы потому, что на Украине был в розыске. По чужим документам, конечно, и по давнему делу, но ведь был.
Лазарь жил в старом киевском дворе, том самом, с аркой, котами и каштанами. Дверь в подъезд была узкой и громко хлябающей. Лифт – совершенно безумный, с дверкой, которая открывалась вручную, и такого размера, что на нем можно ездить только с девушкой. С дамой ты в кабинке уже не поместишься.
Ему вспомнилась Марина, но он отогнал от себя этот образ.
На третьем этаже визитер нажал на кнопку звонка, одного из четырех, укрепленных у обшарпанной двери. Ничего, только где-то замяукала кошка. Он позвонил еще раз, услышал тихий свист, повернулся. Лазарь стоял между третьим и четвертым этажами, направив на него ствол с лазерным прицелом.
Он медленно поднял руки.
Лазарь не изменился, несмотря на то что ему уже стукнуло под пятьдесят. Он был на два года старше гостя. Этот невысокий, сухой в кости человек умел ходить абсолютно бесшумно. Все прочие пытались перенять у него это искусство, но так и не смогли.
В отличие от визитера Лазарь нырнул на дно, в тину, переехал из Львова в столичный Киев, занялся каким-то мелким бизнесом. Полковник слышал, что его кинули, и он теперь чуть ли не нищенствует.
Поверить в то, что Лазаря кинули, было невозможно. Как и все они, он был слишком смертоносен и умел чересчур многое, чтобы оставить обидчиков в живых.
Ведь автомат – далеко не главное их оружие. Это после Афгана пошла профанация спецназа, и он стал похож на обычную пехоту, только очень хорошо подготовленную. Спецназ – это люди, умеющие подобраться незаметно. Их учили делать яды, бомбы из шампуня, пачки кухонной соды, газового баллона. Выводить из строя машины так, что потом ни одна экспертиза это не установит. Их учили убивать тихо, незаметно и растворяться в суете городских улиц.
Они были абсолютным оружием. В особый период их предполагалось забросить на территорию противника с целью ведения террора, уничтожения жизненно важных объектов и деморализации тыла. Кто-то очень умный решил, что вражеский солдат будет хуже сражаться, если узнает, что в тылу умирают его родные, там вовсю гуляет смерть. Правда, воплотиться в жизнь этим планам не удалось. Великий бой не состоялся. Один из полководцев просто спился и бросил перчатки. Коммунизм они сменили на пакетики сока «Зуко» и жвачку «Стиморол».