— Сидайте, начальники! — весело забалагурил дедок. — Служебных машин не хватает или по служебной надобности по лесу шастаете? Я помню, тут году эдак в семидесятом… нет, позже, это когда уже Брежнев умер…
— Ты, дед, в Новомихайловское нас подкинешь? — перебил его словоизлияния Борщевский.
— А как же! Я ж туда и еду, — закивал дед, выруливая на дорогу и прибавляя газу. Обязательно подкину! Я для милиции, виноват, таперича для полиции, чай, не чужой. Тридцать лет в ДНД ходил от завода. Вы теперь уж и не знаете, что такое ДНД, а это большая была помощь милиции. «Добровольная народная дружина» расшифровывается!
— Не тоскуй, дед! — пробасил сзади Ливанов. — Дружину снова возрождают. Можешь записываться опять.
— Да ты что? Вот это да! — восхитился дедок. — Значит, варят еще головы у нас в правительстве! А я уж думал, что все… совсем…
Что «совсем», дедок договорить не успел. С нарастающим гулом сзади на минимальной высоте их догонял вертолет. Машину качнуло напором ветра, ударило по барабанным перепонкам гулом двигателя и свистом винтов, вертолет прошел над самой крышей автомашины, развернулся метрах в ста впереди и ринулся, как в атаку, вдоль дороги навстречу.
— Мать честна… — прошептал дедок, притормаживая, — это что ж творится-то такое на белом свете!
— Самим бы знать, — пискнул сзади Ливанов, которого Мовчун больным боком прижал к сиденью.
Вертолет завис и, раскачиваясь, стал опускаться, пока не ткнулся колесами прямо посередине дороги. Дедок с перепугу не справился с управлением, и его «Москвич» понесло юзом на мокром участке грунта. Борщевский ругнулся, поймал руль и вывернул его в другую сторону, выводя машину из заноса. Удар днищем о мягкий грунт, и мотор заглох. А из вертолета, низко пригнувшись, бежали люди с автоматами…
Леня сидел в «Опеле» и смотрел на площадь перед автостанцией. Он чисто физически ощущал раздвоение личности, его просто раздирало пополам. И даже в голове спорили до хрипоты два голоса. Один, хриплый и нудный, пилил и пилил, что опасно, что все вокруг сволочи, что каждый думает о себе прежде всего, а потом уж о других, что ловить тут Лене нечего. Оставил он препарат людям, и те люди его теперь бросили. Ишь, как Борщевский в зеркало гримасничал! Чтобы не шумел ты, чтобы безропотно последовал за теми старшими лейтенантами. А почему? Надо было тебя — балласт эдакий — с себя сбросить. Они теперь задание выполнят, ордена и медали получат, а ты…
Но звонкий, почти истеричный голосок возражал, что никаких орденов и медалей никто не получит, потому что контора частная, и работают там за деньги. Хриплый и усталый тут же подхватил, что за деньги и мать родную некоторые продать горазды. Но звонкий и истеричный ничего этого не слушал, а настаивал, что принято приказы выполнять. В армии как было? То-то! И с этими парнями так же, у них дисциплина военная и работа не менее опасная. Они фигней не занимаются! Следовательно?
Валить отсюда надо, хрипло драл глотку нудный голос. А совесть, а долг? Звонкий не сдавался, хотя кричать и визжать он тоже уже устал. Леня вздохнул и мысленно велел заткнуться обоим. Чувствовал он себя, прямо сказать, неуютно, понимая, что те двое, которых он оглушил и связал кое-как, из строя не выбыли, и машина, в которой он сидит, «засвеченная». Глупо было все это затевать и пытаться удрать отсюда как можно дальше. Никого он тут не…
И вдруг он увидел Борщевского! Иннокентий, одетый уже в чистые джинсы, светлую куртку и новенькие кроссовки, вышел из-за угла и пошел вдоль киосков, поглядывая в стекла и поглаживая макушку блестящего черепа. В руке он держал странного вида кейс. И никакого рюкзака. Интересно, а где контейнер, где герметичный пакет с отрубленной ногой? В кейс все это не поместится, он слишком тонкий.
Леня открыл было дверцу, чтобы выбраться из машины и подойти к Борщевскому, но тут до него дошло, что Иннокентий не в стекла смотрится, прихорашиваясь, а осматривает площадь, он наблюдает. А где Димка с Николаем? Должны быть рядом, но…
Это отчего-то Леню расстроило. Борщевский — человек сложный для понимания, наверное, потому он и был там у них командиром среднего звена. А вот с Димкой Ливановым и даже с Колей Мовчуном все намного проще. Нормальные парни, без начальственных заходов, искренние. Лене почему-то подумалось, что оба они не умеют и не любят врать. Потом он вспомнил, что Ливанов пришел в группу из Службы внешней разведки, и прикусил себе язык. Оперативник-закордонник, который не умеет врать? А Борщевский все же выполнил все условия. А ведь контейнер у него, и смысла встречаться с Леней не было. Но он пришел! Ради него пришел!
Леня решительно поставил ногу на асфальт и выбрался, наконец, из машины. Он двинулся по тротуару, сливаясь с немногочисленными людьми, шатающимися вдоль павильонов в ожидании автобуса. Стараясь в целях конспирации не смотреть на Борщевского, Леня таращился по сторонам, а заодно прикидывал, а нет ли и тут врага, не сидят ли в машинах, не стоят ли за углами те, кто тоже работает на тех бандитов? Ведь организация серьезная взялась за кражу препарата. И связи у них приличные, и возможности…
Он бросил быстрый взгляд на Борщевского и вдруг понял, что он не один. Сначала с ним перебросился парой фраз какой-то крепкий парень, светловолосый, с веснушками на бледном лице. Перебросился и сразу отошел в сторону, облокотившись на прилавок киоска. Второй стоял рядом с Борщевским и старательно осматривал площадь. Этот не так высок, хотя и широк в плечах, зато у него весьма приметные густые брови, которыми он многозначительно шевелил и из-под которых недобро поглядывал на окружающих.
Леня сбавил шаг. Ему что-то не понравилось, но не в этих людях, которые крутились возле Борщевского, а что-то иное. Хотя люди тоже смущали. Кто такие, откуда взялись, если Леня с группой попали сюда случайно? И ведь явно знакомые, и… А может, все просто, как апельсин? Запудрили мозги, забрали препарат, а теперь его самого ждут, чтобы убрать как свидетеля. Ведь никто не должен знать про Борщевского, про тех двоих. А не на бандитов ли работают этот хитроумный Борщевский и его помощники? И рюкзака уже нет, и тех помощников уже нет, и…
Мужчина с густыми бровями вдруг встретился с Леней глазами и тут же толкнул Борщевского локтем. Его палец без стеснения указал прямо на Леню. Это было… бесцеремонно, уверенно! Он тоже знал Леню в лицо! Леня понял, что у него просто не выдержали нервы. Не от страха, а оттого, что он был один. Не было у него закалки и опыта действия в одиночку, а столько пришлось в эти дни таким образом воевать! Не учили его этому в десантных войсках. Там учили чувству локтя, взаимовыручке, коллективным действиям. А тут!
Леня понял, почему он удирал! Он удирал потому, что был не подготовлен к ситуации, не знал многих составляющих. Ему вообще не следовало появляться на площади и уж тем более выходить из машины. Удрать, залечь, все обдумать, а потом начать действовать! Вот и все, что он сейчас может. И Леня завел мотор, который, к счастью, завелся мгновенно, и рванул с места, успев бросить взгляд влево.