– Сань, да ты чего?
Не въехал? Ничо… Щас въедешь. Только морду лица сострою немного пореальнее – только для тебя, как говорится. Вот так вот.
– Боре-е-ок! Алё, Москва на проводе. Ты берега не попутал? Ты к кому сейчас обращаешься?
Начало доходить. Ничего, сейчас схаваешь…
– Ты что, родной, думал, что ты меня за мои школьные воспоминания на двух пальцах разведешь? Ась? Или твои шефы из Рамат-Гана [16] так думали?
…
– Тебе напомнить, родной, как я тебе морду бил? Тебе напомнить, из-за чего? Точнее – из-за кого? Тебе напомнить, с какой радости ты на землю обетованную слинял и что я тебе сказал при крайней нашей встрече? Напомнить?
Доходит. Вот теперь – доходит. Поди, еще сам, дурак, вызвался – мол, фигуранта сам знаю, в одну школку ходили. Ходили-то ходили, родной, что есть, то есть. Только – ты думаешь, я не знаю, кто в учительскую постукивал, а? Все думали на меня, а на самом деле ты это был, родной. Ты. Любимец женщин…
– Ты чего говоришь, Сань, – начал сдавать позиции Борек. – Когда это было-то? Ты что, на меня с тех времен еще зуб имеешь?
– Имею, дорогой, имею. Я человек злопамятный, если ты еще не понял. Беспредел не уважаю. А из этого следует, что я не уважаю ни тебя, ни страну, которую ты представляешь. Потому что она, родной, действует так же, как и ты в молодые годы. Прет по беспределу, считает, что ей везде есть место и до всего есть дело. Да еще и в долю какого-нибудь здоровяка дурного берет – у тебя Димыч был, за тобой бегал, у твоей страны – Соединенные Штаты Америки на подхвате. А как только получает как следует коленом по яйцам, так начинает загибаться и выть про тяжелую еврейскую долю. Беспределы вы – по жизни. Именно поэтому я к вам по жизни предъявы имею, ясно? И вы мне по жизни должны.
Вот, теперь проникся. Уже думает, как будет в Тель-Авиве объясняться. А объяснения будут нелегкие. Ничего не губит карьеру разведчика так, как слухи. Взялся, сам вызвался и вернулся обратно оплеванный. Пошли слухи… И вот у тебя уже репутация. Отнюдь не хорошая… И вот ты уже сидишь где-нибудь в Африке и не имеешь никаких перспектив оттуда выбраться. А Африка, мил друг, это тебе не Ирак. Карьеры не сделаешь…
Ну… Соображай быстрее.
– Выйди…
Уже лучше. Коротко стриженный здоровяк с автоматом поднимается и покидает помещение. Напоследок бросив на меня взгляд, буквально кричащий: «Ну, попадись ты мне еще, козлина…» Ничего, цокнемся еще. Еще не вечер…
Дальше что? И зачем тебе это было нужно? Второй акт Мерлезонского балета?
– Ну, и что ты тут устроил?
– А чего?
– Людей оскорбил. Вася, между прочим, из русской семьи, а ты в него, считай, плюнул. Зачем?
– Не гордый, утрется. Что, в Израиле все русские и даже хохлы, так, что ли? Тебе чего вообще от меня надо?
– Поговорить.
– Ну, говори…
Мы выжидающе смотрим друг на друга.
– Если не хочешь тут театр одного актера устраивать – развяжи. А то, когда у меня руки-ноги связаны, циркуляция крови в организме нарушается. Голова не работает.
Борек примерно прикидывает, что ему светит так и этак, и приходит к закономерному выводу, что хуже уже не будет. Достает швейцарский нож, раскрывает маленькое лезвие. Перерезает пластиковые путы на руках и на ногах. Вот… Так намного лучше.
– Легче?
– Ага. Щас взлечу прям. Тебе чего надо? Ты хоть соображаешь, с кем связался?
Борек принужденно улыбается:
– Хватит. Давай поговорим, как нормальные люди.
– А мы с тобой как кто говорим? Как звезды на небе? Ну, давай…
– Во-первых, если ты думаешь, что я из МОССАДа, ты сильно ошибаешься.
– Вот как? А кто ты? Саян [17] ?
Борек принужденно улыбается:
– А ты немало знаешь. И хочешь сказать, что ты не из ФСБ?
– Тебе – я ничего не хочу сказать. Дубль второй – что тебе надо?
– Для начала – передать привет от Анжелики…
– Она что, в Израиле?
По самодовольной улыбке моего давно уже бывшего одноклассника догадываюсь – так и есть. И сердце сразу царапнуло. В сущности, я стал тем, кем я стал, именно из-за этой девчонки. Только… Никому это не нужно.
Ни-ко-му.
– Ну, мазл тов. Дальше что?
– Мне нужна твоя помощь. Конкретно – мне.
– В чем?
– В продвижении товара. Я торгую электронным оборудованием…
Борек начинает нудно объяснять мне какие-то там нюансы. Я мрачно думаю – хоть бы получше чего придумали.
– Боре-е-ок! Ты бабай и я бабай, и ты мне мозг-то не сношай. Какая израильская электроника в арабской стране после всего хорошего, что вы для них сделали? Окстись, родной, хоть ты и иудей. Если бы даже это было правдой – нам-то на хрена рынок терять? Иракцы встанут на дыбы, найди они в нашей технике хоть одну израильскую финтифлюшку. Говори по делу, а то башка болит, сблюю сейчас…
– Воды дать?
– Ну, дай, коли добрый…
Борек приносит мне маленькую бутылку, и после первого же глотка начинаю блевать. Блюю долго и качественно, хорошо, что без крови, похоже. Напоследок – промываю рот, сплевываю. Но мерзкий вкус все равно остается.
Борек не знает, что делать.
– Короче… Мы предлагаем обмен.
– Уже лучше. Что на что.
– Нам нужна ваша агентура.
– Где?
– Здесь.
– А что взамен?
– Взамен мы сдадим вам всю агентуру у вас.
– Солидно. Вашу?
Борек вздыхает:
– Нет конечно. Мы что, идиоты? Американскую. Всю, которую знаем, а знаем мы немало…
Однако…
– Борек, твои шефы на солнышке не перегрелись? Ты помнишь, где ты меня взял?
– Ну и что?
– У американского посольства. А прикинь, я приду туда еще раз, и вот все, о чем ты тут мне втирал, им вывалю. Прикинь, что будет. Американцы вам – только так ата-та сделают, потом на задницу не сядете.
– Ты мне это зачем говоришь?
– Просто так. Чтобы проникся. Впрочем, ваши разборки с американцами – ваше дело. Ты зачем на меня-то вышел, да еще и так? Ты хоть соображаешь, что мне не поверят только по одной простой причине – так не бывает. Ни ты, ни я – не подходящие фигуры для такого рода переговоров.
– Мы все понимаем. Но тебя выбрали по одной простой причине – у тебя есть выход наверх. Безопасный выход.