Опера с первых минут в самой полной мере осознали, что противник им достался незаурядный. Он был и вынослив, сообразителен, проворен и агрессивен, как крыса, попавшая в западню. Шпыряк умело использовал естественные укрытия и своевременно менял свою позицию, совершая короткие перебежки и долгие марш-броски через низины и ложбины.
Но и его преследователи были людьми подготовленными, знающими все нюансы и тонкости проведения подобных операций. Их неутомимость и сноровка, умение выявлять и использовать слабые стороны противника, готовность к разумному риску, хладнокровие и выдержка постепенно начали давать свои результаты.
С какого-то момента Шпыряк занервничал. Его отступление стало куда менее организованным и гораздо более хаотичным.
Опера сразу же почувствовали эту перемену. Их продвижение по его следам стало куда более решительным и жестким. Все чаще между каменистыми холмами и острыми пиками скальных уступов грохотали выстрелы. Шпыряк теперь стал допускать ошибки. Он все чаще спотыкался, издавал истеричные вопли, выпускал пулю за пулей в сторону преследователей.
Он кипел яростью и ненавистью к этим двум настырным ментам, которые, несмотря на свои полковничьи погоны, были не чета раскормленным чинушам с пузом как на девятом месяце беременности. Эти полковники с их по-молодому легким, пружинистым шагом, позволяющим перемещаться почти бесшумно, с их гибкостью и великолепной реакцией, не говоря уже об остром зрении и твердости руки, профессионально-точно удерживающей оружие, повергали беглеца в настоящую панику.
Шпыряк знал, что пристрелить его любой из этих двоих мог бы уже давно, но они хотели взять его живьем! Вот это-то и страшило преступника больше всего. Следствие, суд, бездна сомнений и надежд, необходимость отвечать на неприятные, колючие вопросы этих клятых москалей. Что может быть хуже? Ему припомнят все его дела — сутенерство, убийство малолетних невольниц и конвоиров, раскопают все то, чем он занимался в прошлом.
Даже прожив половину своей жизни в России, Степан не забывал, что он назван в честь батькиного кумира. А тот всегда дрался с москалями, ненавидел их. Вот и он пусть и по-своему, но тоже воевал против них, отправляя в рабство и на смерть этих глупых москальских девок.
Правда, среди его жертв было немало уроженок Украины, в том числе и его родных краев. Ну и что? Ему было на это наплевать. Только те люди, которые следовали заветам великого Степана Бандеры, были достойны права жить и вершить судьбы других. Все прочие, пусть даже трижды украинцы, — все равно москали. Они подлежали идейной перековке или истреблению!
А еще он должен кровью москалей смыть свой тщательно скрываемый позор. Ведь даже на смертном одре не забыть, как его когда-то опускали в тюрьме за то, что он летним вечером перебрал горилки и затащил к себе в клуню соседскую девчонку Маричку Чумаченко. Но к чему вспоминать о том, что было там, если в сознании раскаленной занозой засело то, что произошло потом?! Он вошел в тюремную камеру и сразу же увидел десятки глаз, нацеленных в его сторону.
К нему подошел здоровенный мужик в тельняшке и хриплым басом неприязненно спросил:
— Так это ты девочку испортил? Бедная Маричка! — с грубоватым сочувствием произнес он. — Ну да ладно. Снимай штаны, давай знакомиться!
Волна панического ужаса пробежала по спине Шпыряка. Он никак не предполагал, что здесь о нем уже знают все, даже имя его жертвы!
В этот момент Шпыряк вдруг вспомнил, как она, плача, бросила ему в лицо:
— Будь ты проклят! Чтоб ни роду тебе, ни племени!
Вот и начало сбываться ее проклятие. Сразу несколько пар крепких рук схватили его с разных сторон, куда-то понесли, на ходу стащили штаны и повалили на нары. Кто-то задрал его голову и кастетом из толстого плексигласа выбил верхние и нижние резцы. А потом!.. Святые праведники! Нет, лучше не вспоминать!.. Это был настоящий ад, который и в дальнейшем повторялся не единожды, до самого конца отсидки.
Тем вечером он пришел в себя, едва нашел в себе силы добраться до двери и постучать охране. Вскоре в камеру вошли двое надзирателей. Они взяли его за руки, даже не дали натянуть штаны, и оттащили в тюремный лазарет как какой-нибудь хлам на помойку. Когда через две недели Шпыряк вернулся в камеру, на его ягодицах тут же были вытатуированы саксофон и виолончель.
Выйдя из тюрьмы, он не пожалел денег, чтобы избавиться от этих позорных меток кошмарного тюремного бытия. Да и протезирование выбитых резцов обошлось очень недешево.
Отстреливаясь и убегая, Шпыряк вдруг осознал, что проклятие Марички сбылось полностью. Он так и не смог создать семью, свое продолжение, стал последним в роду. Что теперь сын скажет там своему батьке, уже давно умершему Адаму Шпыряку? Ради чего он жил? За что будет умирать? За идеи Степана Бандеры?
Но к чему брехать самому себе про идеи и свою личную войну с москалями? Это была его личная война не с ними, а с самим собой. Он сам себя убил в тот момент, когда, одержимый пьяной похотью, схватил Маричку за руку.
В какой-то момент Шпыряк огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что каким-то непостижимым образом вновь оказался у автомобильной трассы между Адлером и пограничным переходом. Он даже не заметил, как описал дугу по каменистым нагорьям и вышел к шоссе. Шпыряк выглянул из-за стены кустарника и увидел несколько машин с полицейскими мигалками, стоявших на дороге. Глядя на них, беглец злорадно рассмеялся. Все эти менты побежали в глубину горной гряды, даже не догадываясь, где он сейчас на самом деле. Эх, если бы не эти два приставучих мента, то вообще все было бы здорово. Кстати, а где они?
Словно откликаясь на его вопрос, где-то в отдалении послышался осторожный хруст ветки. Черт! Опять эти москали! Шпыряк сунул руку в карман и вспомнил, что запасную обойму он уже вставил и даже наполовину опорожнил. Он испытывал раздражение от того, что у «ПМ» такой малый боезапас — всего каких-то восемь патронов. Попробуй повоюй с ними! Беглец пригнулся и опрометью перескочил через трассу, едва не попав под колеса бешено мчащейся «Шкоды».
Он снова ушел в заросли кустарника и помчался в сторону моря. Все правильно! Там, вдоль береговой линии, много зелени и каменных лабиринтов. Вскоре можно будет оторваться от преследования.
Продолжая бежать в ту сторону, откуда долетал соленый ветер, несущий с собой дыхание моря, Шпыряк с удивлением обнаружил, что эти места чем-то ему удивительно знакомы. Точно! Он когда-то уже был здесь. Ни хрена себе! Да это же то самое место, где лет пятнадцать назад они на пару с его тогдашним корешем Юликом Мокрым, уже отправившимся на тот свет из-за передоза, поимели одну молоденькую телку. Да, так оно и было!
Они ехали из Адлера в Абхазию. У них были дела в Гаграх по части покупки стволов для перепродажи в Москве. Братки увидели на пустынной окраинной улочке города какую-то молоденькую девчонку, по виду скромную и застенчивую, без церемоний затащили ее в салон машины, а потом вот здесь, на этом самом месте, по очереди с ней позабавились.
Шпыряк, наученный прежним опытом, не пожелал оставлять живого свидетеля. Он собственноручно подтащил отчаянно упирающуюся и плачущую жертву к краю каменистого обрыва и сбросил ее вниз.