– Нет, только вы, – устало ответил его собеседник. – Что там между вами и Фитцджеймсом? Я не знаю, как его вещи попали в комнату Ады! Кто-то украл значок и запонку и подкинул их ей, что ли? Как мне это знать? Спросите его друзей или врагов. Я только знаю, что не делал этого.
Питт больше ничего от него не добился. Худшего наказания Костигану уже не грозит. Он уже ничем не мог себе помочь. Томас теперь верил, что он действительно больше ничего ему не скажет.
Пройдя меж высоких мрачных корпусов, от которых веяло холодом, Питт покинул тюрьму и снова вышел на августовское солнце. Но его долго еще не покидало чувство промозглой тюремной сырости. Внутри словно все застыло от вида человеческого горя и отчаяния.
В половине шестого он снова наведался на Девоншир-стрит и справился у приветливого дворецкого, не может ли он поговорить с мистером Финли Фитцджеймсом. Желание суперинтенданта было исполнено моментально. Его немедленно препроводили через огромный холл в библиотеку, где у открытого окна сидели оба Фитцджеймса, Огастес и Финли. Взоры их были обращены в сад, где за кустами жимолости мелькало муслиновое платье Таллулы, раскачивающейся в гамаке. Глаза ее были закрыты, лицо смело подставлено солнечным лучам. Недаром в нем всегда было больше красок, чем считалось приличным для томной английской мисс.
– Вы что-нибудь еще нашли, суперинтендант? – полюбопытствовал Огастес. Он закрыл книгу, которую держал в руках, – увесистый том, но со слишком мелким шрифтом на корешке, чтобы гость смог прочитать заглавие, тем более что книгу хозяин дома почему-то держал вверх ногами. Он оставил ее на коленях, словно прервался на минуту.
– Совсем пустяк, – ответил Томас, бросив взгляд на Финли. Тот с живым интересом разглядывал полицейского. После ареста и обвинения Костигана к молодому человеку снова вернулись привычные надменность и равнодушие. Одет он был по-домашнему, густые волнистые волосы были, как всегда, зачесаны назад, а на лице застыло выражение вежливой уверенности.
– Так зачем же вы пожаловали к нам, мистер Питт? – спросил он в свою очередь, не двинувшись с места и не предложив гостю сесть. – Мы ничего не знаем об этом прискорбном случае, как я уже говорил вам в прошлый раз. Думаю, что ни моего отца, ни меня не могут интересовать успехи вашего расследования, равно как и его неудачи. Это было вполне заурядное, хотя и жестокое убийство.
– Что касается жестокости, то здесь я с вами согласен, – промолвил Томас, хотя у него Костиган тоже не вызывал особых симпатий. Не дождавшись приглашения, суперинтендант сам сел в кресло. – Однако это отнюдь не заурядное преступление, – добавил он. – Увы, нет, это весьма необычное убийство.
– Неужели? – Финли насмешливо поднял брови. – Я полагал, что избиения и убийства проституток происходят довольно часто, особенно в кварталах Ист-Энда.
Питт пытался контролировать свой голос, чтобы не выдать раздражения. Подобное равнодушие к чужой смерти возмущало его всегда, будь то смерть проститутки, сутенера или кого угодно другого.
– Вы правы, мистер Фитцджеймс, мотив убийства обычен. – Как Томас ни старался сдерживать свои эмоции, от доли сарказма он не удержался. – Необычным сам по себе кажется лишь тот факт, что на месте убийства оказались личные вещи такого джентльмена, как вы, хотя вы никак не связаны ни с жертвой, ни с самим преступлением.
– Как вы теперь убедились в этом, суперинтендант, я действительно не связан со всей этой историей. – Финли улыбался, и глаза его светились удовлетворением. – Это сделал ее собственный сутенер. Кажется, мы все пришли к такому выводу, и вопросов больше нет. Если вы пришли, чтобы спросить, каким образом клубная эмблема, похожая на мою, могла оказаться там, то я, увы, как ничего не знал об этом в начале следствия, так не знаю и сейчас.
Питт стиснул зубы.
– Но разве этот факт вас не беспокоит, сэр? – спросил он ровным голосом, глядя в красивое лицо младшего Фитцджеймса и в его широко открытые, полные самодовольства глаза. – Значок был на постели, его булавка была расстегнута, следовательно, он не мог оставаться там долго – ну, полчаса, не больше.
– Вы хотите сказать, что за полчаса до убийства там побывал мой сын, – ледяным тоном прервал их разговор молчавший доселе Огастес. – В таком случае вы не только ошибаетесь, суперинтендант, но и грубо превышаете свои полномочия и испытываете наше терпение и добрую волю.
– Ничуть, сэр, – ответил полицейский. Финли мог не догадываться, зачем пришел Питт, но Огастес должен был это знать. Почему он притворяется, делая вид, что разгневан и ничего не понимает? Томас не рассчитывал на его благодарность, но и не ожидал такого оскорбительного притворства. – Я вполне удовлетворен тем, что показания вашего сына о том вечере оказались правдой. Ошибочное свидетельское опознание его как клиента, посетившего тогда дом на Пентекост-элли, вполне объяснимо…
Но Фитцджеймса-старшего объяснения гостя не интересовали, а кроме того, он не считал себя чем-то обязанным полицейскому чину, лишь исполнявшему свой долг.
– Если у вас есть что сказать, суперинтендант, прошу вас, ближе к делу. Вам нужна моя благодарность? Что ж, я обязан вам за столь умелое ведение этого расследования и за то, что оно не получило огласки. Надеюсь, вы не ждете от меня большего?
Это уже было явным оскорблением.
– Я не жду от вас даже благодарности! – резко огрызнулся Питт. – Я выполняю свой служебный долг и делаю это ради себя, и никого больше. Здесь нет места личным одолжениям. Таким же долгом для себя я считаю необходимость найти того, кто подбросил вещи вашего сына на место преступления с явной целью втянуть его в скандальную историю и погубить его репутацию, а в худшем случае – добиться его казни через повешение. – Последние слова он произнес особенно четко и с удовольствием. – Я ожидал, что вам больше моего захочется получить ответ на этот немаловажный вопрос.
Огастес сдвинул брови. Он не ожидал от Томаса такого резкого отпора и не был готов к нему.
– Если эмблема «Клуба Адского Пламени», найденная в вашем доме, в кармане вашего же пиджака, сэр, – начал Питт, обращаясь уже к Финли, – и есть подлинная, тогда кто-то немало потрудился над тем, как бы вас скомпрометировать. Это ставит перед нами не только вопрос, зачем была сделана копия значка с вашим именем на оборотной стороне, но и вопрос о том, как кому-то удалось так точно воспроизвести эту копию. Даже ювелир не сможет их отличить, разве только по гравировке вашего имени под булавкой, где есть еле заметные различия в шрифте.
От спокойствия младшего Фитцджеймса не осталось и следа. Он побледнел, и в его глазах больше не было прежней уверенности: их взгляд стал испуганным, и молодой человек явно занервничал. Опасливо повернувшись, он смотрел теперь на отца.
Огастес на какое-то мгновение оказался застигнутым врасплох. У него не нашлось нужных слов для быстрого ответа. Жестко сжатый рот старого джентльмена показывал, насколько он раздражен поведением полицейского.
Его сын, втянув в себя воздух, хотел было что-то сказать, но, посмотрев на Питта, не отважился.