Однако Элоизия ничего не заметила.
– Здравствуйте, миссис Рэдли и миссис Питт, – произнесла она с улыбкой. – Таллула, дорогая, твои гости останутся на ужин? Если да, то надо оповестить кухарку.
– Нет, не останутся, – сквозь стиснутые зубы ответила ее дочь. – У них свои дела.
– Как жаль, – сказала миссис Фитцджеймс, чуть поведя плечами. – Так приятно было бы поговорить о чем-нибудь интересном. Мужчины говорят только о политике, вам не кажется?
– Увы, это так, – согласилась Эмили. – Мой муж – член парламента. Мне приходится много об этом слышать.
– А ваш муж, миссис Питт? – спросила Элоизия, обращаясь ко второй гостье.
– Мы знакомы с ним, мама, – язвительно ответила за Шарлотту Таллула и повернулась к ней: – Представляю, что вам приходится слышать за обеденным столом. О кражах, поджогах, проститутках…
– Об убийцах… и политиках, – закончила миссис Питт с неестественной улыбкой. – Иногда о каждых по отдельности, но нередко о тех и других в одном лице.
Пожилая леди была озадачена, однако не растерялась. Она умела сохранять спокойствие и в худших обстоятельствах.
– Мне очень жаль этих несчастных женщин, которых убили, – сказала она, глядя на сестер. – Если бы у нас наконец запретили проституцию, такие вещи, возможно, не случались бы.
Таллула с испугом смотрела на мать.
– Боюсь, миссис Фитцджеймс, это не помогло бы, – мягко сказала Шарлотта. – Нет смысла вводить законы, которые невозможно исполнять.
Глаза Элоизии удивленно округлились:
– Разве законы не должны отвечать идеалам общества, миссис Питт? Мы не можем считать себя цивилизованными людьми или добрыми христианами, если издаем законы лишь в тех случаях, когда уверены, что можем их соблюдать. Все виды преступлений должны считаться противозаконными, иначе сами законы ничего не стоят. Мой муж всегда так говорит.
– Если издается закон против чего-то, то это что-то сразу же определяется как преступление, – возразила Шарлотта, сохраняя спокойствие и терпение. – Есть много человеческих слабостей и грехов, как, например, ложь, нарушение супружеской верности, злоба, зависть, плохой характер, наконец. Но против них нет официальных запретов, потому что эти пороки не всегда можно контролировать законом и тем более наказывать.
– Но проституция – это совсем другое, дорогая миссис Питт, – уверенно заметила, не сдаваясь, миссис Фитцджеймс. – Это аморальное явление, развращающее порядочных мужчин, оскорбляющее женщин и семью. Это отвратительное и мерзкое занятие! Мне кажется, вы не знаете, о чем говорите… – У пожилой дамы даже прервалось дыхание. – Да и я сама тоже, пожалуй, не знаю…
– Я отнюдь не оправдываю проституцию, миссис Фитцджеймс, – поспешила успокоить ее Шарлотта, чувствуя, что ее так и подмывает хихикнуть. Таллула же была вне себя от гнева и едва сдерживалась. – Я просто уверена, что ее нельзя запретить. Если бы мы захотели это сделать, нам пришлось бы обратиться к причинам проституции, к тем женщинам, которые этим занимаются, и к тем мужчинам, которые пользуются этими услугами.
Элоизия пристально посмотрела на нее:
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Миссис Питт наконец сдалась:
– Я плохо умею объяснять; извините меня, миссис Фитцджеймс.
Старая леди обворожительно улыбнулась:
– Ничего, я думаю, это не столь важно. Надеюсь, вы как-нибудь снова навестите нас. Рада была познакомиться, миссис Рэдли и миссис Питт. – Затем, сделав еще несколько замечаний о погоде, она извинилась и покинула их.
Таллула, подчеркнуто игнорируя Шарлотту, впилась в Эмили рассерженным взглядом.
– Как ты могла?! – негодующе воскликнула она. – Должно быть, мои откровения показались тебе очень забавными, хотя и не особо поучительными, не так ли?
Потом она резко повернулась к миссис Питт:
– Но это все равно не поможет снять вину с вашего мужа за казнь невинного человека! Вы здесь, чтобы помочь ему повесить на сей раз того, кто, по-вашему, действительно виновен?
Эмили попыталась было все объяснить, но сестра помешала ей.
– Если вы сказали правду о брате – а я вам верю, – тогда это доказывает, что он не виновен, а виновен кто-то другой, – сказала она девушке. – Разве не в ваших интересах, как, кстати, и в моих тоже, окончательно снять с него подозрение? Доказать, что ваш брат в это время был в другом месте. Это прекрасное начало, а найти того, кто действительно виновен, было бы еще лучше. – Шарлотта перевела дыхание. – Мне казалось, что вам в высшей степени небезразлично узнать, кто так упорно пытается бросить на него подозрение. Если бы речь шла о моем брате… или о ком-то, кто мне не безразличен, я бы сделала все!
Таллула смотрела на нее с нескрываемой неприязнью, которая, однако, стала постепенно исчезать по мере того, как девушка все внимательнее прислушивалась к справедливым доводам новой знакомой.
– У нас общий интерес, хотя причины его разные, – заметила практичная Эмили. – Я полагаю, мы все не сомневаемся в том, что Финли невиновен, не так ли?
– Да, – не задумываясь, ответила ее старшая сестра.
– Я знаю, что он невиновен, – в свою очередь согласилась мисс Фитцджеймс.
– В таком случае сделаем вид, что мы друзья, хотя бы на какое-то время, – сказала миссис Рэдли с обаятельной улыбкой.
Вопреки недавнему гневу Таллула великодушно согласилась.
Когда Финли вернулся домой, он тут же проследовал в будуар сестры и был порядком удивлен, увидев там, помимо нее, двух незнакомых дам. Он никогда не видел Шарлотту, а Эмили если когда-то и встречал, то забыл об этом.
Таллула, знакомя их, не упомянула фамилию старшей из сестер, но очень лестно отзывалась о ней как о человеке, который готов помочь, словно сама поверила в это с первой же минуты знакомства.
Фитцджеймс-младший воспринял это весьма скептически, но когда он посмотрел на Шарлотту, в его глазах появились искорки юмора. Она же ответила ему спокойным взглядом, постаравшись скрыть любопытство и не очень явно разглядывать его. Однако Финли, должно быть, привык к назойливым, а иногда и откровенно нахальным взглядам. Слухи о его связи с убийством двух женщин сделали его популярным.
Это был красивый молодой человек, но Шарлотта не уловила в нем того мужского обаяния, которое ценила превыше красоты. В нем не чувствовалось внутренней силы, которая так ей нравилась и всегда покоряла ее в мужчинах. Финли казался слабым и уязвимым, в нем было что-то безвольное и хрупкое, требовавшее защиты, дабы не исчезнуть навсегда.
Поздоровавшись с Шарлоттой, он тут же отвернулся. Ее имя ничего ему не говорило, а сама она не представляла для него интереса.
– Спасибо за оказанное доверие, – сухо сказал Фитцджеймс и при этом легонько коснулся рукой плеча Таллулы. Этот жест, видимо, был знаком им обоим и говорил о братской привязанности, а возможно, и о благодарности. – Ты действительно не боишься и готова мужественно выслушать все, что скажет отец, узнав, где ты была? – спросил он сестру. – Не так-то легко будет найти кого-то еще, чтобы подтвердить твои слова. Я же ничего не могу вспомнить. Но хорошо знаю одно: в тот вечер я и близко не подходил к Пентекост-элли. Если я что-то и помню, то лишь адскую боль в голове на следующее утро. Боюсь, что все остальные были в таком же состоянии. – Лицо его помрачнело. – Я не смог бы назвать на суде тех, кто был на вечеринке, даже под присягой.