— Ну и белиберда! А имена у них, хоть стой, хоть падай. А этот урод Уран! Уничтожить плоть от плоти своей! Иисус-Мария-Иосиф!
— Да, можно считать, Сатурн отомстил за своих братьев. Продолжение я тебе расскажу в следующий раз, сейчас уже поздно.
— Ну спасибо, только распалил мое любопытство и теперь дразнишь меня! А у этой Мели Беллак руки растут сам знаешь откуда, она только и делает, что все портит! Ох, за что мне все это, Господи! А я-то хотела вечерок спокойно провести за картами, в мушку [25] поиграть! Ну и ладно, так и сделаю, счастливо оставаться! И не забудь прибраться, я тебе не служанка!
Дверь за ней хлопнула. Жозеф счел своим долгом послушаться мать и начал уборку. И вот, когда он перекладывал на место стопку театральных программок, в голове всплыл обрывок воспоминания. А ведь это имя, Робер Доманси, он уже раньше где-то слышал! Но вот только где? Никак не вспомнить. Ругаясь про себя на провалы в памяти, он растянулся на своей узкой кроватке, приятно удивившись чистым простыням, благоухающим лавандой.
Эфросинья уже улеглась в постель с романом, который скрашивал ей отход ко сну, но никак не могла сосредоточиться на драматических перипетиях сюжета: сын за стеной беспокойно мерял комнату шагами.
— Детка? Ты уж меня прости, я вспылила, день был тяжелый. Сладких тебе снов! — крикнула она.
— И тебе, мамочка!
Уже погружаясь в сон, Жозеф вдруг вспомнил, как в прошлом году ходил в театр «Жимназ» на комедию «Мадемуазель Морассе» Луи Лежандра, билет достался ему по случаю, это был подарок главного редактора «Паспарту» Антонена Клюзеля. Изнывая от скуки, при тусклом свете, идущем от двери запасного выхода, он вновь и вновь перечитывал программку спектакля. Жозеф готов был поклясться, что в списке действующих лиц и исполнителей мелькнуло имя актера, убитого в Часовом тупике.
— Куда же запропастилась эта проклятая программка? Я точно помню, что сохранил ее. Завтра посмотрю, она должна быть в подвале магазина, — пробормотал он и уснул.
Вторник, 31 октября
Луи Барнав никак не мог заснуть. Обычно вино оказывалось верным средством от ночных кошмаров. Но не в этот раз. Скрипнет где-то дверь, послышатся шаги соседа сверху — и сразу нервы напряжены, в голове теснится толпа образов. В конце концов, его сморил тяжелый сон, но этот сон был переполнен кошмарами.
Во сне он видел парад людей-бутербродов, одетых в выцветшие пальто. Они шли гуськом вдоль бульваров, на груди была афиша, на спине была афиша, и на обеих кровавыми буквами было написано его имя. Люди скандировали: «Луи Барнав, Луи Барнав, Луи Барнав — убийца!» Стая ворон превратилась в городской полицейский патруль, вооруженный белыми палками, а потом целая толпа людей из окрестных домов перемешалась со сворой ищеек, пущенной по его следам. Вдруг навстречу ему вылетел фиакр, запряженный обезумевшими, в пене, лошадьми. Даже прежде чем он был раздавлен колесами, увидел, как огромная пила разрезает брусчатку, и он падает, погребенный под останками.
Проснулся он в холодном поту.
— Я не убивал, я невиновен! — вскрикнул он, съеживаясь под драным, провонявшим табаком одеялом. — Жуть какая приснится!
Он встал, почувствовал, что замерз. Накинул плащ поверх фуфайки и кальсон и пошел разжигать угольную печку. Давешнему клиенту, англичанину с пышными бакенбардами, в костюме в клеточку, нравилось общество ремесленников, приказчиков и веселых девиц, собирающихся в районе Мулен де ла Галетт, чтобы поплясать и пофлиртовать. Он мечтал встретить там знаменитого клоуна Футита, как и он, уроженца Великобритании. Напившись в зюзю на площади Пигаль, он устремился на улицу Стейнкерк, где было скопление публичных домов, в том числе и дешевых, трехфранковых, «на время». Луи Барнав лез из кожи вон, чтобы они могли наконец удалиться от толпы женщин, стоящих руки в боки перед дверями с написанными номерами, и наконец, преследуемые их оскорблениями в спину, телохранитель и его подопечный вскочили в фиакр, который отвез их в отель «Темза», на улицу Алжир.
— Я и десятой части того не выпил, что этот англичашка, когда вонючки из компании «Омнибус» выставили меня с работы как какого-то засранца! Они мне инкриминировали вождение в пьяном виде! Ни работы, ни деньжат, и тут мои крошечки травятся от стухшей жрачки, — пробормотал он, взглянув на пожелтевшее фото своей жены и дочери.
Он вспомнил про то воскресное утро, когда бродячий фотограф снял их на улице Абесс, между кондитерской и мясной лавкой. Все еще было неплохо, Нани работала в Армии здоровья на улице Рима, 76, а Хлоя собиралась пойти в обучение к низальщице жемчуга для кладбищенских венков.
Он разжег огонь, пошарил в поисках хлеба или сыра, но безрезультатно, нашел лишь немного скисшего молока, и, раз уж так получилось, позавтракал им. Затем набил трубочку, оделся, засунул в карман плаща потрепанный блокнот и незаметно выскользнул на улицу. Собака консьержа, убежавшая погулять и пометить территорию, побрезговала своим паштетом. Луи Барнав решил не дать пропасть добру и умял его, черпая из собачьей миски руками, а потом вытер пальцы о занавеску привратницкой.
«Поделом ему, вечно на меня рычит и семейство кошачьих не любит, в отличие от всех нормальных консьержей», — подумал Луи Барнав и плюнул на коврик у двери.
Дождь, ливший всю ночь, превратился к утру в синеватую морось. Силуэты домов были таинственно размыты, прохожие напоминали призраков. Повозки с фруктами и овощами двигались в сторону улицы Лепик: там, на крутом подъеме в горку, закупались жители Монмартра. Рядом с тележками шагали рабочие, направляющиеся на заводы северных окраин, а редкие муниципальные служащие в жакетах и шляпах дыней бежали по лестницам вниз, чтобы занять свои насиженные местечки-синекуры за сто пятьдесят франков в месяц.
Луи Барнав прокладывал себе путь среди теней, расталкивая их без единого слова извинения. Иногда он кого-то узнавал на ходу: вот горнист Марсиаль в красной жилетке, златошвейка Фернанда, а этот лысый составляет желающим гороскопы, а это музыкант, который играет на виоле, а вот Альфред, он занимается литьем из бронзы. Барнав прошел вдоль мастерских художников, завешенных кумачом, с кучей всяких ящиков и ящичков. Едва увернулся от бочки, которую бондарь катил по тротуару. Плюнул на леса, окружившие церковь Сакре-Кёр: огромный крест, недавно водруженный на купол, ярко выделялся на фоне грозового неба. Он показал небесам кулак. Снова плюнул на строительную площадку: рабочие сооружали фуникулер для подъема на Холм. На улице Жирардон он остановился возле поворота на аллею Туманов и смачно харкнул в сторону двухэтажного павильона, где жил художник Ренуар. Луи Барнав ненавидел все, что, по его мнению, уродовало его родные места.
Он вернулся, прошел мимо старых домиков, крытых соломой, окруженных садиками и огородиками, на границах стояли крынки с молоком. Несколько лавочек, красный домик — мясная лавка, желтый — молочник, зеленщик-бакалейщик с оранжево-шафрановой лавкой внесли свой вклад в эту убогую декорацию. Улочка со сточной канавой, с теснящимися обшарпанными домишками выглядела совершенно провинциальной. Здесь все пропахло бедностью — если не сказать, нищетой.