— Отлично сработано! Хрясь ему прямо в сонную артерию! Но прежде чем смыться, преступник положил возле тела жертвы несколько странных штук!
— О чем это вы здесь сидите и рассуждаете возле кассы, обложившись со всех сторон бумагами — с одной, я вижу, ваше последнее творение, а с другой — одна из вечных скандальных газеток?
Жозеф внезапно обнаружил, что перед ним стоит Кэндзи, который спустился с первого этажа раньше, чем обычно. Жозеф скрестил ноги (чтобы справиться с беспокойством) и хлопнул себя по ляжке (чтобы поскорее прийти в себя).
— Да я просто оценил лихо закрученный сюжетец…
— Держу пари, что в этой истории действует некто, отправленный к праотцам каким-нибудь злоумышленником. Так что за газета?
Жозеф с несчастным видом протянул Кэндзи номер «Паспарту», тот водрузил на нос очки и насупил брови.
— Жозеф, скажу вам прямо: вам нужно немедленно избавиться от этой мании. Вы собираетесь опять впутать Виктора в одну из этих заварушек, чтобы он рисковал жизнью?
— Ох! Я сыт по горло вашими упреками! Это он всегда начинает! А я, что ли, не рисковал жизнью, не закрывал его собой? Ну спасибо на добром слове!
— Что тут за перепалка и при чем здесь я? — раздался спокойный голос, принадлежащий владельцу велосипеда «Алкион». Он только что затащил свое средство передвижения в магазин и теперь тщетно пытался найти ему место.
Присвистнув, новоприбывший вопросительно посмотрел на спорщиков.
Его появление остудило страсти. Жозеф тут же принялся аккуратно складывать стопку рукописей, чтобы лежала листик к листику. Кэндзи положил газету на кассу и сел за свой рабочий стол, где скопилось огромное количество нечитанных писем.
— Вы же должны быть на заседании Кружка книготорговцев, — проворчал он.
— Я ушел, закончив дела с нашим зимним каталогом. Простите мою смелость, но меня охватило неистовое желание вернуться в родной магазин, где я чувствую себя как дома. И когда я увидел, каким счастьем осветились ваши лица при моем неожиданном появлении, бальзам пролился на мое сердце, — невозмутимо ответил Виктор.
Потом он оттащил велосипед в кладовку, а вернувшись, заглянул через плечо Жозефа и пробежал глазами статью, которую тот, наконец получив такую возможность, дочитывал.
— Вот где собака зарыта! О чем речь-то?
— Расскажу вкратце. Сегодня ночью в Часовом тупике (это XVIII округ) было совершено кровавое преступление. Был найден труп молодого человека с перерезанным горлом. У него забрали все документы, кроме одного письма, по которому и удалось идентифицировать его личность. Этот юноша стал жертвой адской постановки. На его груди лежала иллюстрация из старинной рукописи — впрочем, поддельная. Рядом с телом — три камня, обтянутых белой тканью. Водяные часы. Плюшевый крокодил. Мешочек с пшеничными зернами и черной галькой. Можно, я вырежу эту статью и наклею в свой дневник?
— Дружище, вы забываете о том, что вам давно уже не нужно ни моего согласия, ни согласия Кэндзи на ваши действия! Вы же теперь наш коллега и к тому же известный писатель! Вырезайте, наклеивайте и, главное, не отвлекайте меня от основных обязанностей, а то тут есть один человек, который нам за это устроит взбучку!
Уязвленный иронией в свой адрес, Кэндзи резко обернулся:
— Да я знаю, что если уж вы влезли в расследования, то, что вам ни поручи, все без толку. Однако я все-таки хотел бы, чтобы ваша тяга к смертоубийству как-то сошла на нет, всего-то.
— Очень вам за это признателен. Будьте совершенно спокойны, все это осталось в прошлом. Ни плюшевый крокодил, ни черные камушки меня не собьют с истинного пути.
Он дал Жозефу щелбан и подмигнул.
— Мы тут сходимся во мнении, надеюсь, господин Шерлок Пиньо? Литература, только литература… Ну и еще семья.
— Само собой разумеется, — пробурчал Жозеф, не теряя при этом надежды сохранить статью.
— О, семья… Я соскучился и так жду уже, что Таша с малышкой вернутся домой!
Жозеф удержался от замечания о том, что при всей нежности к домашним он бы не отказался побыть пару дней в одиночестве в квартирке на улице Сены.
По обычаю, Таша удостоила своего высочайшего благословения здание «Мулен Руж», вырисовывающееся на горизонте, и вошла в арку дома 36-бис, в одной руке держа сумку, в другой сжимая липкую ручку Алисы. И зачем она купила ей карамельки на площади Клиши! Она упрекнула себя, что слишком потакает дочке. Та хоть и не была капризницей, но охотно принимала ласки и подарки от мамы, которую в детстве не особо баловали. Виктор был не в силах этому воспрепятствовать, но побаивался, что девочка вырастет требовательной кривлякой.
«Мне все сегодня представляется в черном свете — подумаешь, конфетка, пустяк… Виновата эта встреча, зачем я согласилась, почему не ответила ему “нет”? Может, это успех кружит мне голову?»
После того, как ретроспектива ее работ была выставлена в галерее «Ла Палетт», которой тогда руководил ее приятель Морис Ломье, заказы посыпались один за другим. Она вполне могла отказаться, но ей нравилось, что она вносит свой вклад в семейный бюджет, который раньше пополнял в основном один Виктор. Но выигрывая в одном — в известности, в материальных средствах, она теряла при этом в другом — в независимости и самоуважении.
— Мамуль, я хосю поиграть в кегли во дворе под акасией! Ну позалуста! — пискнула Алиса. Ее эта игра увлекала куда больше, чем куклы.
— Ладно, пятнадцать минут. Потом ты помоешь руки, перекусишь и сядешь рисовать.
— Отлицно, а Коску мне прислес?
Время это показалось девочке целой вечностью, и она захлопала в ладоши, когда из квартиры вылетела кошка. Таша зашла в мастерскую, но дверь оставила открытой, чтобы следить за дочерью — та иногда начинала хулиганить.
Она вспомнила, как тот мужчина выскочил из своего кабриолета, когда она расплачивалась за фиакр, который привез ее с вокзала. Таша утомилась гостить у Натансонов, поэтому уехала раньше, чем собиралась: ей надоело вести умные разговоры об искусстве и носить прическу, хотелось расслабиться, распустить волосы, почувствовать себя наконец дома. Она соскучилась по Виктору, перед всей этой артистической публикой она не могла в этом признаться, однако только в его присутствии она расцветала, даже если каждый из них был погружен в свои дела.
— Вы мадам Херсон, если я не ошибаюсь? Пардон, мадам Легри? — поинтересовался долговязый тип в мешковатом темном костюме. Незнакомец был, скорее, смазлив, хотя впечатление портили резкие носогубные складки. В углу рта торчала трубка. — Не узнаёте? Я Бони де Пон-Жубер, мы встречались у моего дяди, герцога де Фриуля.
Она сразу узнала этот нудный голос, в котором время от времени мелькали игривые, сальные нотки. И вспомнила, как в прошлом году, не обращая внимания на свою жену Валентину и близнецов, Гектора и Ахилла, этот нахал Пон-Жубер пытался за ней волочиться, буквально преследовал ее, как коршун, так удачно скрывая при этом свои развратные намерения, что ни несчастная супруга, ни Виктор ни о чем не подозревали. Нет, не может быть, чтобы эта востроносая Валентина не догадывалась о похождениях мужа, ей просто глубоко наплевать, решила тогда Таша.