– Странно, что ты ненавидишь своего отца, хотя ведешь себя не лучше, – выдаю я.
– Да пошла ты – я совсем не такой! – кричит он.
– Именно такой! Ты напился, оставил меня одну на той вечеринке и разгромил нашу гостиную – вместе с моей любимой лампой! Ты ведешь себя в точности, как он… как он вел себя раньше.
– Что ж, ну, а ты прямо как твоя мать. Испорченная и заносчивая… – с насмешкой начинает он, и я открываю рот от изумления.
– В кого ты превратился?
Я качаю головой и ухожу, не желая ничего больше от него слышать. Я понимаю: если мы продолжим этот разговор, пока он пьян, ничем хорошим это не кончится. Такого неуважения я от него не ожидала.
– Тесса… я… – запинается он.
– Не надо, – повернувшись, отрезаю я и иду в спальню.
Я могу стерпеть его грубые насмешки, могу стерпеть его крики, потому что, черт возьми, отвечаю ему тем же, – но сейчас нам надо разойтись по разным углам, пока мы не наговорили друг другу чего похуже.
– Я не хотел, – говорит он и идет за мной.
Захожу в комнату и запираю за собой дверь. Опершись на нее спиной, я сползаю на пол и сажусь, подтянув колени к груди. Может, у нас действительно ничего не получится. Может, он слишком агрессивен, а я чересчур неразумна. Я отталкиваю его, а он отталкивает меня в ответ.
Нет, это не так. Наши отношения живут именно потому, что мы отталкиваем друг друга. Несмотря на все ссоры и препирательства, между нами есть страсть. Такая страсть, что я почти полностью погружаюсь в нее – она меня затягивает. И он – моя единственная надежда на спасение, хотя именно из-за него я и тону в ней.
Хардин осторожно стучит в дверь.
– Тесс, открой.
– Прошу тебя, ложись спать, – сквозь слезы говорю я.
– Черт возьми, Тесса! Открывай сейчас же! Прости меня, слышишь? – кричит он, колотя в дверь.
В мольбах о том, чтобы он не сломал замок, я заставляю себя подняться и подойти к комоду. Я роюсь в своем нижнем ящике и с облегчением нахожу белый листок. Я захожу в гардеробную и закрываюсь там. Пока я читаю письмо Хардина, грохот постепенно стихает и совсем прекращается. Боль в груди начинает проходить, как и головная боль. В этот момент для меня не существует ничего, кроме этого письма, этих идеальных слов от моего неидеального Хардина.
Я перечитываю его снова и снова, пока мои слезы не перестают капать, а снаружи, в прихожей, не становится тихо. Я отчаянно надеюсь, что он не ушел, но не стану выходить и проверять. Мои веки тяжелеют, сердце что-то сдавливает. Мне нужно прилечь.
По-прежнему с письмом в руке с трудом добираюсь до кровати и ложусь, не снимая платье. Ко мне наконец приходит сон, в котором я вижу, как Хардин писал мне эти строки, сидя за столиком в гостиничном номере.
Просыпаюсь посреди ночи, сворачиваю письмо и кладу его обратно в ящик, а затем открываю дверь. Хардин спит прямо в прихожей, свернувшись на полу. Решив, что лучше его не будить и дать проспаться, я возвращаюсь в постель.
Тесса
Утром я вижу, что в прихожей никого нет, а весь беспорядок в гостиной убран. На полу не осталось ни одного осколка. В комнате пахнет лимоном, на стене нет потеков от виски.
Я поражена, что Хардин вообще знает, где у нас лежат чистящие средства.
– Хардин? – зову я. После вчерашних криков мой голос звучит хрипло.
Не услышав ответа, подхожу к столу на кухне – там лежит записка. Я узнаю его почерк: «Пожалуйста, не уходи, я скоро вернусь».
Будто камень сваливается с сердца, огромный и тяжелый камень. Я достаю электронную книгу, варю кофе и жду его возвращения.
Такое чувство, что прошло уже несколько часов. Я успела принять душ, навести порядок на кухне и прочитать пятьдесят страниц «Моби Дика» – хотя эта книга меня сейчас вообще не интересует. Большую часть времени я провожу в мыслях о том, как он будет себя вести и что скажет, когда придет. Он не хочет, чтобы я уходила, а это уже хорошо. Верно? Надеюсь, что да. Воспоминания о прошлой ночи очень туманны, но основные моменты ничуть не забылись.
Я слышу щелчок замка и тут же замираю. Все слова, которые я собиралась сказать ему, вылетают из головы. Кладу книгу на стол и сажусь на диван.
Хардин заходит в комнату: на нем серая толстовка и непременные черные джинсы. Обычно он не выходит из дома в одежде других цветов, кроме черного и иногда белого, так что это новое сочетание кажется странным. Однако в этой толстовке он почему-то выглядит моложе. Волосы взъерошены и не падают на лоб, а под глазами красуются черные круги. В руке у него лампа – не точно такая, как разбитая им прошлой ночью, но очень похожая.
– Привет, – говорит он и проводит языком по нижней губе, а потом зажимает зубами кольцо.
– Привет, – бормочу я в ответ.
– Как… как спалось? – спрашивает он.
Он идет на кухню, и я поднимаюсь с дивана.
– Нормально… – вру я.
– Это хорошо.
Очень заметно, как осторожно мы оба говорим, опасаясь выпалить что-нибудь не то. Он останавливается у столешницы, а я подхожу к холодильнику.
– Я, э-э… я купил новую лампу. – Он показывает свою покупку и ставит ее на стол.
– Красивая. – Я чувствую тревогу, ужасную тревогу.
– У них не было такой же, но они… – начинает он.
– Прости меня, – перебиваю его я.
– И ты меня, Тесса.
– Вечер должен был пройти совсем по-другому, – говорю я и опускаю глаза.
– Это еще слабо сказано.
– Ночь выдалась просто ужасной. Я должна была дать тебе все объяснить, а не кидаться кого-то целовать. Это было глупо, я вела себя как ребенок.
– Действительно глупо. Мне нечего было бы объяснять, если бы ты мне доверяла и не делала бы поспешных выводов.
Он опирается локтями на стол, а я ковыряю ногти, стараясь их не сломать.
– Я знаю. Прости меня.
– Я услышал тебя в предыдущие десять раз, Тесс.
– Ты простишь меня? Ты хотел выставить меня за дверь.
– Я такого не говорил. – Он пожимает плечами. – Я сказал, что все отношения когда-нибудь портятся.
Я так надеялась, что он не вспомнит, о чем говорил ночью. Он практически заявил мне, что брак только для дураков и что ему лучше оставаться в одиночестве.
– Что ты сказал?
– Только это.
– Что это? Я думала…
Я не знаю, что сказать. Я думала, что он купил новую лампу в попытке извиниться, что утром он будет вести себя совсем по-другому.
– Что ты думала?
– Думала, ты не хочешь, чтобы я уходила, потому что нам надо все обсудить.