– Скажи, детка, – настаивает он.
– Да. Больше, пожалуйста.
Мозг явно отключается. Я наклоняюсь к нему: мне нужны его прикосновения, дарящие забытье.
Он отбрасывает волосы со лба и сдергивает с меня пижамные штаны. Штаны падают на пол, трусы сползают и остаются на лодыжках. Он наклоняется между моими раздвинутыми бедрами.
– Ты знаешь, что клитор в женском теле создан только для удовольствия? У него нет другой функции, помимо этой, – говорит он, касаясь меня пальцем. Я со стоном зарываюсь в подушку. – Это правда, я где-то читал.
– В Playboy? – дразню я, напрягаясь, чтобы просто сформулировать мысль, не говоря уже о том, чтобы выразить.
Он ухмыляется и опускает голову. В тот момент, когда его язык начинает сновать у меня между ног, я сцепляю ноги, и он работает быстро, чередуя пальцы и язык. Запускаю руки ему в волосы, молча благодарю того, кто придумал, чтобы Хардин мог таким образом в две минуты довести меня до оргазма.
Всю ночь Хардин крепко обнимает меня и шепчет, как любит. В полусне думаю о событиях сегодняшнего дня: мои отношения с мамой испорчены, возможно навсегда, Хардин рассказал мне о своем детстве.
Сны омрачены кучерявым мальчиком, плачущим около своей матери.
На следующее утро я рада видеть, что удар матери не оставил видимых следов. От разрыва с ней мне плохо, но я не хочу об этом думать.
Принимаю душ и завиваю волосы, укладывая их не как обычно, затем накладываю макияж и снимаю футболку Хардина. Я целую Хардина в плечо и в уши, осторожно, чтобы не разбудить, и когда мой живот начинает урчать, иду на кухню, чтобы приготовить завтрак. Я хочу начать день как можно лучше, чтобы на свадьбе мы были счастливыми и спокойными. Когда я заканчиваю добровольную кухнетерапию, завтраком вполне можно гордиться. На столе бекон, яйца, тосты, блинчики, даже драники. Я наготовила слишком много для нас двоих, но Хардин обычно ест столько, что мало что остается.
Чувствую на талии сильные руки.
– Ого… что это? – спрашивает он скрипучим, заспанным голосом. – Это то, из-за чего я хотел жить вместе.
– Что именно? Чтобы я всегда делала тебе завтрак? – смеюсь я.
– Нет… ну да. И еще просыпаться и видеть тебя полуодетой в кухне.
Он целует меня в шею, потом пытается задрать край футболки и сжать бедро. Я уворачиваюсь и машу перед его носом деревянной лопаткой.
– Руки по швам, все после завтрака, Скотт.
– Есть, мэм, – посмеивается он, хватая тарелку.
После завтрака заставляю Хардина принять душ, несмотря на его усилия затащить меня обратно в кровать. Его мрачная исповедь и скандал с матерью, кажется, растворились в утреннем свете. У меня перехватывает дыхание, когда Хардин выходит из спальни в костюме. Черная ткань брюк плотно облегает его бедра, расстегнутая белая рубашка открывает великолепное тело.
– Я… хм… Честно говоря, я понятия не имею, как завязывать галстук, – пожимает плечами он.
Во рту у меня пересохло, и я не могу перестать смотреть на него и выдыхаю только:
– Я помогу.
К счастью, Хардин не спрашивает, где я так научилась завязывать галстуки, так как при упоминании Ноя у него сразу портится настроение.
– Ты такой красивый! – говорю я ему, покончив с галстуком.
Он надевает черный пиджак, завершая образ.
Его щеки горят, и я внезапно смеюсь. Кажется, в этом наряде он чувствует себя абсолютно комфортно, и это восхитительно.
– А почему ты не одета? – спрашивает он.
– Я тянула до последней минуты, у меня же белое платье, – говорю я, и он усмехается.
Наконец, после очередной проверки макияжа, надеваю платье. Оно даже короче, чем я думала, но Хардин, кажется, одобряет. Завидев бретельки бюстгальтера, он не спускает глаз с моей груди. Он всегда дает мне почувствовать себя красивой и желанной.
– Если там все мужчины будут возраста моего отца, у нас не будет проблем, – ухмыляется он, разглядывая меня.
Я закатываю глаза, и он целует мое голое плечо. Распускаю волосы, позволяя длинным кудрям свободно падать мне на плечи. Белая ткань платья плотно прилегает к телу, и я улыбаюсь отражению Хардина в зеркале.
– Ты просто потрясающа, – говорит он и снова целует.
Мы оглядываемся, убеждаясь, что для церемонии все готово, в том числе приглашения и поздравительная открытка, которую я купила. Кладу телефон в маленькую сумочку, и Хардин хватает меня за талию.
– Смайл, – говорит он, доставая телефон.
– Я думала, ты не фотографируешься.
– Я сказал, что один раз могу, так что давай.
Он глупо и по-детски улыбается, и я просто таю от нежности.
Он делает снимок. Я улыбаюсь и обнимаю Хардина.
– Еще одну, – говорит он, и в последний момент я высовываю язык.
Он фотографирует. На снимке я трогаю Хардина языком за щеку, а он таращит смеющиеся глаза.
– Это моя любимая, – говорю я.
– Их всего две.
– Да, но все же. – Я целую его, и он снова фотографирует.
– Случайно, – шутит он, и я слышу, как он щелкает еще.
Рядом с домом отца Хардин останавливается, чтобы заправиться на обратную дорогу. Пока заполняется бак, к парковке подъезжает знакомая машина. Зед паркуется за две колонки от машины Хардина и заходит внутрь. Я смотрю на него и охаю: губы распухли, под глазами – черные и синие фингалы. На щеке – темно-фиолетовый синяк. Зед замечает машину Хардина, и его красивое избитое лицо искажается яростью. Какого черта? Он не говорит вообще ничего, даже не показывает, что узнал нас с Хардином.
Через несколько секунд Хардин садится в машину и берет меня за руку. Я смотрю на наши переплетенные пальцы и вздыхаю, останавливаясь взглядом на его разбитых костяшках.
– Ты! – говорю я, и он приподнимает бровь. – Ты его избил, правда? Вот с кем ты дрался, и именно поэтому он нас игнорирует!
– Не могла бы ты успокоиться? – рявкает Хардин, закрывая мое окно перед выездом со стоянки.
– Хардин… – Смотрю туда, куда ушел Зед, затем снова на Хардина.
– Мы можем поговорить об этом после свадьбы? Мне и так достаточно. Пожалуйста? – просит он, и я киваю.
– Хорошо. После свадьбы, – соглашаюсь я, сжимая руку, которая нанесла моему другу столько вреда.
Видимо, пытаясь сменить тему, Хардин спрашивает:
– Раз у нас теперь свой угол, думаю, ты не захочешь сегодня оставаться в доме моего отца?
Заставляю себя на время забыть разбитое лицо Зеда.
– Правильно думаешь, – улыбаюсь я. – Если Карен не попросит; ты знаешь, я не смогу ей отказать.