– Полагаю, мы можем вернуться, было довольно вкусно, – улыбается он, и я смеюсь. – Ты чудесно смеешься, – говорит он, глядя мне в глаза.
– У тебя улучшилось настроение, – говорю я, и он снова улыбается, потирая шею.
– Сам не знаю почему.
Значит, он так же запутался, как и я? Вот если бы мои чувства к нему не были так сильны, думаю, мы понимали бы друг друга намного лучше. Когда он говорит со мной так, я его понимаю. Мне просто хочется, чтобы он чувствовал ко мне то же, что я к нему. Однако Стеф предупреждала меня, что с ним этого не произойдет.
Снова раздается раскат грома, и Хардин берет меня за руку.
– Пойдем внутрь, будет дождь.
Я киваю, и мы заходим в дом. Он не выпускает моей руки, когда мы заходим в столовую. Лэндон сразу замечает это, но ничего не говорит. И хотя я не хочу, чтобы Лэндон это видел, мне нравится, как Хардин держит мою руку. Мне слишком приятно, чтобы отпустить его. Когда мы усаживаемся обратно, Лэндон сосредоточенно изучает скатерть. Отпустив меня, Хардин поднимает глаза на отца и Карен.
– Прошу прощения за то, что накричал на вас, – бормочет он.
Изумление на лицах всех присутствующих настолько явно, что Хардин опускает глаза.
– Надеюсь, я не испортил ужин, на который потрачено столько усилий.
Я не могу сдержаться и под столом кладу руку на ладонь Хардина, слегка пожимая ее.
– Все нормально, Хардин, мы понимаем. Давайте не будем нарушать традицию и поедим.
Карен улыбается, и Хардин смотрит на нее. Он слегка улыбается, и я знаю, каких усилий это ему стоит. Кен ничего не говорит, но одобрительно кивает.
Я медленно убираю руку, но Хардин вцепляется в мои пальцы и косится на меня. Надеюсь, никто не замечает безумия, бушующего внутри меня. Наверное, первый раз в жизни прикосновение рук вызывает во мне ощущение, которого не было ни разу, когда я встречалась с Ноем.
Ужин продолжается, хотя теперь я несколько подавлена тем, что Кен оказался ректором. Это потрясающе. Он рассказывает, как переехал из Англии, как ему нравится Америка и штат Вашингтон в частности. Мы с Хардином по-прежнему держимся за руки, и хотя есть одной рукой очень неудобно, мы не обращаем на это внимания.
– Погода здесь не самая лучшая, зато очень красиво, – говорит Кен, и я согласно киваю.
– Чем ты планируешь заняться после колледжа? – спрашивает меня Карен, когда все доедают.
– Я собираюсь поехать в Сиэтл и надеюсь найти работу в издательстве, пока буду работать над своей первой книгой, – уверенно говорю я.
– В издательстве? У тебя уже есть варианты? – спрашивает Кен.
– Не совсем. Я буду использовать любую возможность, которая подвернется, чтобы устроиться.
– Замечательно. Кстати, у меня есть хорошие связи в Vance. Слышала о таком? – говорит он, и я смотрю на Хардина: он упоминал, что знал там кого-то раньше.
– Да, я много о нем слышала, – улыбаюсь я.
– Я могу сделать тебе приглашение, если ты захочешь там стажироваться. Это прекрасная возможность. Ты такая красивая молодая девушка, я хочу тебе помочь.
Я высвобождаюсь из пальцев Хардина и складываю руки под подбородком.
– Правда? Это было бы замечательно! Я очень вам благодарна!
Кен говорит, что позвонит своему знакомому в понедельник, и я еще раз благодарю. Он уверяет, что это пустяки и что он любит помогать. Я возвращаю руку, но Хардин убирает свою, а когда Карен начинает убирать со стола, извиняется и уходит наверх.
Карен одобрительно и, кажется, немного удивленно улыбается, когда я предлагаю помочь вымыть посуду. Я загружаю посудомоечную машину, а она моет большие блюда. Я понимаю, что все новенькое, и вспоминаю, какой ущерб нанес Хардин в тот вечер. Он может быть очень жестоким.
– Не против, если я спрошу, как давно вы знакомы с Хардином?
Она смущается, спрашивая об этом, но я ободряюще улыбаюсь ей.
Понимая, что лучше увильнуть от ответа, я говорю:
– Ну, мы знакомы около месяца; он дружит с моей соседкой Стеф.
– Мы встречали несколько раз друзей Хардина. Ты… ты отличаешься от тех, кого я видела.
– Да, мы очень разные.
Сверкает молния, и в окно начинает барабанить дождь.
– Ничего себе, там настоящий ливень, – говорит она, закрывая маленькое окошко перед раковиной.
– Хардин не так плох, как кажется, – говорит мне Карен, хотя кажется, что она больше убеждает в этом себя. – Он просто страдает. Я бы хотела думать, что так будет не всегда. Честно говоря, я удивилась, что сегодня он пришел, наверное, это ты на него повлияла.
Она протягивает руки и заключает в объятия, застав меня врасплох. Не зная, что ответить, я обнимаю Карен. Она делает шаг назад, оставляя руки на моих плечах.
– Правда, спасибо, – говорит она, вытирая глаза краем фартука, прежде чем вернуться к посуде.
Она так добра ко мне, что у меня не поворачивается язык сказать, что я не имею на Хардина никакого влияния. Он пришел только потому, что хотел меня побесить. Я загружаю посудомойку и смотрю, как капли стекают по оконному стеклу. Поразительно, что рядом с Хардином, ненавидящим всех, кроме себя и, может быть, своей матери, есть все эти люди, которые так заботятся о нем, совершенно не требуя ничего в ответ. Ему везет, что у него есть они, мы. Знаю, я одна из таких людей. Мне хочется сделать что-нибудь для Хардина, хотя я и отрицаю это, это правда. У меня нет никого, кроме мамы и Ноя, но и они вместе взятые не заботятся обо мне так, как будущая мачеха заботится о Хардине.
– Пойду, посмотрю, что делает Кен. Чувствуй себя как дома, дорогая, – говорит Карен.
Я киваю и решаю найти Хардина или Лэндона, кто первым попадется.
Не найдя Лэндона внизу, поднимаюсь к комнате Хардина. Если его здесь нет, пойду и буду сидеть внизу одна. Поворачиваю ручку, но дверь заперта.
– Хардин?
Я стараюсь говорить тихо, чтобы никто не слышал. Стучусь, но внутри тишина. Когда я уже поворачиваю к лестнице, дверь щелкает и открывается.
– Можно войти? – спрашиваю я, и Хардин приоткрывает дверь.
В комнате сквозняк, и я чувствую прохладный запах дождя.
Хардин подходит к эркеру и садится на кушетку под окном, задрав колени. Он молча глядит в окно. Я сажусь напротив и жду, пока непрерывная дробь дождя не превращается в успокаивающий ритм.
– Что случилось? – наконец спрашиваю я.
Он непонимающе смотрит на меня, и я объясняю:
– Я имею в виду внизу. Ты держал меня за руку, а потом… почему ты убрал руку?
Я сама смущена отчаянием, с которым звучит мой голос. Слишком жалостливо, но все уже сказано.