Неужели он считал меня полной дурой? Они с удовольствием держали бы меня взаперти, если бы знали, что им это сойдет с рук. Но сказанное мной накануне явно возымело действие: Бенавенте и Вильена начали задумываться, насколько разумно вверять свое будущее Филиппу и дону Мануэлю.
Дорога свернула в сторону, и я крепче сжала поводья, не осмеливаясь оглядываться вокруг, чтобы не выдать своих намерений.
– Сеньоры, – я понадеялась, что они не замечают, как дрожит мой голос, – нельзя ли ехать немного побыстрее?
– Почему бы и нет? – улыбнулся Бенавенте, радуясь самой возможности заявить впоследствии, что он сделал все, чтобы помочь мне в трудную минуту. – Да, конечно.
– Спасибо, сеньор.
Набрав в грудь воздуха, я намотала поводья на руку и собралась с силами, а затем ударила пятками в бока кобылы. Застигнутая врасплох лошадь рванулась вперед.
Не оглядываясь, я ударила кобылу еще раз, на этот раз сильнее, и пригнулась к ее шее, прижавшись животом к луке седла.
– Беги, bonita, [34] – выдохнула я в ее прижатое ухо. – Беги что есть мочи. Беги ради своей королевы.
Издалека донесся крик Вильены:
– Ваше высочество! Ваше высочество, остановитесь немедленно!
Я поняла, что один из них погонится за мной, а другой поскачет назад в город, чтобы поднять тревогу, и молила Бога, чтобы за мной гнался Бенавенте, который был старше и грузнее. К тому же он ехал на такой же кобыле, как и я, в то время как у Вильены был арабский мерин скаковой породы. Я не знала возможностей моей кобылы. К счастью, я весила меньше, чем во время предыдущих беременностей, и, словно почувствовав мою тревогу, верная лошадка поскакала быстрее, летя навстречу возвышавшейся впереди части стены.
У меня вырвался невольный вздох – стена оказалась невероятно высокой.
Я поняла, что могу погибнуть, разбившись о стену. Но, по крайней мере, я умерла бы свободной.
Закрыв глаза, я уткнулась лицом в гриву лошади. Та вдруг взмыла в воздух, я напряглась, ожидая треска ломающихся костей и смертельного удара о каменистую землю.
Кобыла приземлилась с изяществом танцовщицы. Слизнув кровь с прокушенной губы, я увидела, что лошадь перепрыгнула через стену и мчится по открытому солончаку. У меня хлынули слезы из глаз.
Получилось! Мне удалось бежать!
Я отважилась оглянуться, и от моего ликования не осталось и следа. Вильена тоже перескочил через стену и по-прежнему мчался за мной. Он отчаянно жестикулировал, шляпу с его головы сдуло, и волосы развевались на ветру, падая на разъяренное лицо.
Я вновь пришпорила кобылу. Несчастное создание скакало на пределе сил, тяжело дыша. Будь у меня конь как у Вильены, я могла бы домчаться до Сеговии, но мне дали лошадь постарше, предназначенную для легких дамских прогулок в парке.
Нужно было как можно быстрее убраться с равнины. Если повезет, я могу оторваться от Вильены. Заметив густой сосновый лес на горном гребне, я повернула лошадь налево и поскакала в ту сторону.
Вильена начал отставать, все больше и больше. Я отпустила поводья, и кобыла прибавила скорость, почувствовав ослабшие удила. Лес приближался, стали видны отдельные сосны. Кустов и листвы вполне хватало, чтобы спрятаться. Я могла оставаться в лесу до наступления ночи, а затем продолжить путь под покровом темноты.
Кобыла взбежала по склону холма, разбрасывая копытами камни и гравий. Когда мы добрались до края леса, лошадь, к моему ужасу, остановилась, тяжело вздымая взмыленные бока. Изо рта загнанного животного стекала слюна.
Я с тревогой окинула взглядом простиравшуюся внизу бесплодную равнину, поняв, что отклонилась от выбранного вначале направления к реке. Но Вильена исчез, – похоже, мне удалось сбить его с толку. Либо он предпочел вернуться за подкреплением, либо рассчитывал перехватить меня, когда я появлюсь из леса. О моем бегстве наверняка уже стало известно, и рано или поздно выяснилось бы, куда я направляюсь. К счастью, я выбрала окольный путь.
Отбросив сомнения, я соскользнула на землю и повела кобылу в гущу деревьев. Это моя земля, здесь я родилась и выросла. Я найду дорогу.
Солнце уже начало клониться к закату, когда после многочасового блуждания по оленьим тропам я вышла на поляну. Под испещренным алыми полосами небом стояла старая хижина, рядом с которой паслось несколько тощих коз. Сгорбленная женщина в потрепанной одежде развешивала на крыльце для просушки связки трав. Заметив меня, она замерла. Я увидела лишенное возраста морщинистое лицо, похожее на кожаный переплет книги. Меня начала бить дрожь, я вцепилась в поводья лошади, чтобы не упасть. Женщина отложила травы и подошла ко мне. Я вдруг поняла, что не в состоянии идти дальше.
– Донья? Донья, está bien? [35] – Женщина была худа до невозможности. Взгляд ее водянистых черных глаз упал на мой живот. – Está embarazada, – сказала она. – Вы беременны. Идемте. Я дам вам кружку козьего молока, si?
– Вы не понимаете, – прошептала я. – Мне нужно добраться до дороги, которая ведет к реке.
– Дорога? – Ее озадаченный взгляд просветлел. – Да, я знаю, где она. Но это слишком далеко. Скоро стемнеет. Завтра я вам покажу. Вы устали. Вам нужно отдохнуть.
Женщина была бедной цыганкой и жила в лесу вдали от мира, объявленная язычницей, как и мавры. И все же она предложила незнакомой беременной путнице, такой же изгнаннице, как и она сама, все, что у нее было, – кров и кружку молока.
Благодарно кивнув, я вошла за ней в хижину.
* * *
На следующее утро я проснулась от пения птиц. Несмотря на боль в спине и ягодицах, меня охватило незнакомое чувство умиротворения. Лежа в измятой одежде на груде соломы в убогой хижине, я наслаждалась свободой, которой не знала столь долго, что успела уже позабыть, что это такое. Поднявшись и пригладив спутанные волосы, я увидела, что женщина ушла. Накануне она показала и назвала мне всевозможные травы – мандрагора, ромашка, белладонна, розмарин и странные сушеные ягоды, которые она называла el sueño del moro, «сон мавра». Все эти снадобья, как смертоносные, так и целебные, лежали на столе передо мной, собранные опытной рукой знатока.
– Несколько щепоток «сна мавра» на кубок вина, и любому вашему врагу конец, – сказала она, и ее темные глаза блеснули в свете масляной плошки, словно она знала, отчего мне пришлось бежать.
Рядом с травами она оставила на столе кружку молока, еще хранившего прохладу стоявшего на земляном полу глиняного кувшина, а также деревенский хлеб с медом и немного жилистого мяса. Я жадно набросилась на еду. Моя кобыла провела ночь в загоне вместе с козами. Сейчас она была одна: видимо, пока я спала, женщина выпустила коз пастись. Пора было ехать дальше, но я медлила. Сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, на поляну ложились золотые отблески. На мгновение я даже позавидовала столь простой и безмятежной жизни.