Наверное, на моем лице отразилось удивление, потому что физик вынул из кармана складной нож и показал мне.

– Швейцарское производство, фирма «Фридрих», много лезвий, отвертка, ножницы. Всегда ношу инструмент с собой, мало ли зачем пригодится.

– Очень предусмотрительно, – одобрила я.

– «Фридрих» нас часто выручает, – сказала Жорина. – Кокозас, слышал о наших событиях?

– Сегодня утром, придя на работу, узнал о смерти Полины Владимировны и библиотекарши, – ответил Сергеев. – Поражен до глубины души. Простите, мне надо зайти к Карелии.

Кокозас поспешил к двери, и я заметила, что он не переодевает, как женщины, обувь. Сейчас на нем сверкали начищенные уличные ботинки на толстой подошве с большими квадратными каблуками. В таких штиблетах ноги к концу дня очень устанут.

– Он меня не любит, – удрученно заметила Ангелина, когда мы остались одни. – Едва заговариваю с Кокозасом, как он убегает. Некоторым родителям надо голову оторвать, напридумывают ерунды, а детям потом всю жизнь мучиться. Кокозас Иванович Сергеев. Как вам такое?

– Мне лучше не потешаться над чужими именами, – вздохнула я. – Виола Ленинидовна Тараканова тоже звучит странно.

– Да уж, скажу по секрету, с вашим отчеством все мучаются, – понизила голос Ангелина. – Перед вашим появлением Полина Владимировна, светлая ей память, приказала всем выучить, как нового педагога звать, но не получилось. Вы не обижаетесь на нас?

– Конечно, нет, – усмехнулась я, – откликаюсь на Леопардовну, Лабиринтовну, Лазаретовну, Кариатидовну. Сегодня собиралась всем сказать: «Обращайтесь ко мне просто Виола». Жаль, с детьми так поступить нельзя. Эдик Обозов, когда я его вызвала к доске стихотворение читать, заявил: «Виола Ламборджиновна, я его не выучил». Похоже, отец Эдика ездит на «Ламборджини».

– А вот Кокозас оскорбляется, если его имя перевирают, – зашептала Ангелина, – уж постарайтесь не напутать. Отец Сергеева работал на корабле «Комсомольская застава». Понимаете? Корабль «Комсомольская застава». Взяты первые слоги этих трех слов, сложены – и вот вам Кокозас. КОрабль КОмсомольская ЗАСтава! Вы поняли или надо закрепить пройденный материал?

Я кивнула. Кокозас Иванович! Да уж, мое отчество еще не самый плохой вариант, но представляю, что будут чувствовать дети Сергеева, когда станут взрослыми с отчеством Кокозасович или Кокозасовна! На что угодно готова спорить, окружающие будут их звать Кокосовичами.

– Дети сегодня как сонные мухи, – заявила Нина Максимовна, врываясь в учительскую, – разбудить их невозможно.

– Новый год скоро, у ребят все мысли о подарках и вечеринках, – подхватила Ангелина, доставая из сумки кружку, украшенную изображением кошек.

– Ты носишь с собой чашку? – удивилась Нина. – Не оставляешь ее в шкафу?

Жорина включила чайник.

– Когда Полина Владимировна умерла, я перенервничала до икоты, тряслась в ознобе, захотела чаю попить. Открываю шкаф, а моей кружечки, любимой, с картинками собачек, на месте нет. И нигде нет. Сперли!

– Может, кто разбил? – предположила Федотова.

– Тоже некрасиво, – поморщилась Ангелина, – убрать осколки и промолчать. Хамство. Нет, имела место кража. Чашку мне соседка подарила, из турпоездки в Лондон привезла, в Москве такую не сыскать. Настоящий костяной фарфор! Качество Великобритании. Знаю, кто спер! Верка! О мертвых плохо не говорят, но она могла это сделать. Я вечером, перед тем как уйти домой, чайку попила, кружечку вымыла, на место в шкаф поставила. А на следующее утро не нашла ее там. Ну точно – Соева ее сперла! Больше подумать не на кого. Теперь рисковать дорогими сердцу вещами не желаю, поэтому решила приносить и уносить посуду. Правда, милый бокал вместо пропавшего приобрела? С изображением танцующих кошек! Прелесть!

– Соева иногда странно себя вела, – вздохнула Нина Максимовна, – вроде не скаредная, но отказалась деньги на подарок для Карелии к ее дню рождения сдавать. Мы всего по пятьдесят рублей сбрасывались. Правда, это тоже сумма, на нее можно шоколадку купить. Вечно у нас в коллективе поборы, то у кого-то день рождения, то Новый год!

– Если купишь шоколад за полтинник, он окажется жутким дерьмом! – вспыхнула Жорина и направилась к двери. – В составе не найдется и крошки какао-бобов, налопаешься пальмового масла с красителями и получишь коллапс печени! Жадная ты, Нина Максимовна, противно слушать твои рассуждения про шоколад!

Глава 17

– Что это с ней? – удивилась Федотова. – С чего это она разозлилась? Ничего обидного я не сказала.

– Ангелина уже неделю на всех бросается, – вдруг раздался голос Шитовой, которой в учительской не было.

– Маша, ты где? – подпрыгнула биологичка.

Зеленая скатерть, закрывавшая длинный стол, зашевелилась, из-под нее высунулась голова Марии Геннадьевны.

– Тут.

– Господи, – всплеснула руками Нина Максимовна, – что ты там делаешь?

Шитова выбралась наружу.

– Бусы рассыпала, пришлось собирать. Ангелина странная стала, чуть что – в истерику впадает. Ты, Нина, должна быть с ней осторожна, а то получишь ни за что.

В учительскую заглянул мальчик.

– Мария Геннадьевна, куда плакаты вешать?

– Иду, Гена, подожди, – велела Шитова, отряхнула брюки и исчезла в коридоре.

– Нет, ты видела? – возмутилась Федотова. – Сидит под столом и молчит партизаном. Давно ты тут находишься?

– Ну… минут десять, – прикинула я. – Когда пришла, здесь один Кожзам был, преподаватель физики.

– Кокозас, – хихикнула Нина, – выучи его имя, иначе врага наживешь. А где Маша кантовалась?

– Наверное, под столом, – предположила я, – не видела ее.

– Разве прилично в укрытии затаиться? – негодовала Федотова. – Мы с тобой думали, что одни в учительской, мало ли о чем болтать могли. Маша себя дико ведет, а Ангелину истеричкой считает! У нас тут все с прибамбахом. Возьмем Веру Борисовну, тоже со своими тараканами была, можно сказать, их у нее целая стая водилась. Можешь в библиотеку зайти и убедишься: цветы на подоконниках по высоте стоят, стулья она к столам придвигала, и упаси господь их переместить. Дети к ней поэтому ходить побаивались. Мне Катя Потемкина рассказала: «Придешь в библиотеку, а Вера Борисовна говорит: «Садись по центру сиденья, не ерзай». Если не по ее поступить, она ругается. Вообще за книгами ходить теперь влом». Я Катерине не поверила, она приврать любит, но решила проверить и, если это правда, Полине Владимировне про Соеву доложить. В нашей гимназии ребятам даже по успеваемости замечаний делать нельзя, а Верка их из-за мебели шпыняет. Поднялась к ней, подошла к столу, попросила: «Дайте мне Пушкина, хочу стихи почитать». Соева к стеллажам направилась, я на ее стол смотрю! Мама родная! В стакане пять одинаковых ручек, книги сложены стопкой, внизу большие, сверху маленькие, формуляры в коробке выравнены. На левом краю стола поднос, на нем чашка, чайник и сахарница параллельно друг другу стоят на равном расстоянии, на маленькой тарелочке два пирожка, а две конфетки, словно солдаты на плацу, выстроены. Когда Соева с Пушкиным появилась, я не выдержала и спросила: «Вера Борисовна, вижу, вы любите идеальный порядок». Она прищурилась.