Пальцы его судорожно постукивали по столу. В третий или четвертый раз за последние три четверти часа Филипп Брант замечал, как он откидывался назад в каком-то странном возбуждении. Недоверие прошло. Филипп уже начинал верить Пьеру.

– Значит, вы действительно видели его? – спросил он.

– Да. Я не хотел бы поступить так опять, месье, как поступил тогда, за всех лисиц, начиная от Атабаски и кончая Гудзоновым заливом. Я до сих пор не могу дать себе отчета, почему именно я так поступил. Что-то повлекло меня прямо в ночную темноту. Я последовал за ним. Скоро нашел следы от волков и от лыж человека. Да. Я отправился далее по этим следам. Я дошел таким образом до того самого места, где звери уже расправлялись со своей добычей. Ветер дул мне прямо в лицо, и потому я отлично мог слышать, как они щелкали зубами и раздирали оленя на части. Да-да! Я услышал, кроме того, еще и ужасный смех человека! Если бы ветер вдруг переменился и это дьявольское отродье вдруг почуяло бы мой запах, то мне несдобровать бы!

Он вздрогнул, повел плечами и хрустнул пальцами.

– Но я оставался, месье, там, где и стоял, чуть не по грудь увязнув в снегу. Через некоторое время они побежали далее. В темноте я не мог рассмотреть их более подробно. Тогда я пошел к тому месту, где они расправились с оленем, и увидел, что Брэм захватил с собой два оленьих окорока. Это был старый, довольно крупный карибу. Окольными путями, через голую равнину, я добрался наконец до леса, в котором Брэм расположился уже у костра. Теперь уж я мог видеть его отлично, и, клянусь вам всем святым, это действительно был Брэм! Давно уже, еще перед тем как он убил человека, он два раза посетил меня в этой самой моей избушке и с тех пор не изменился нисколько. Вокруг него, греясь у костра, лежали его волки. Только тогда я наконец и пришел в себя. Я видел, как он их ласкал, видел, как они оскаливали зубы. Да, я слышал собственными ушами, как он разговаривал с ними и смеялся себе в бороду. И я бросился поскорее обратно, к себе домой, я побежал со всех ног, боясь, как бы меня не догнали волки. И тем не менее это… это еще не все!

Опять он уставился на Бранта и стал сжимать и разжимать пальцы.

– Теперь вы верите мне, месье? – обратился он к нему.

Филипп утвердительно кивнул головой.

– Но все это как-то фантастично… – ответил он. – Все-таки нельзя же предположить, чтобы это вы видели, Пьер, во сне!

Брео вздохнул с облегчением и поднялся на ноги.

– И вы поверите мне, если я расскажу вам остальное? – спросил он.

– Да, – ответил Брант.

Пьер подошел к сундуку и достал оттуда мешок из оленьей кожи, в котором у него хранились кремни, кресала и другие принадлежности для добывания огня во время пути.

– На следующий день я вернулся туда опять, месье, – сказал он, снова садясь за стол против Филиппа. – Брэм и его волки уже ушли. Оказалось, что он провел ночь в шалаше из еловых ветвей. Весь снег вокруг был утоптан его мокасинами и лапами волков. Я обшарил все это место, надеясь хоть что-нибудь после него найти, и, к счастью, кое-что нашел. Это силок, петля для ловли кроликов.

Не слова, а выражение глаз Пьера Брео, когда он стал шарить своими длинными пальцами в мешке из оленьей кожи, заставило Филиппа почувствовать какой-то особый трепет и предположить что-то особенно интересное. И, не произнося ни слова, он стал терпеливо ожидать, когда Пьер покончит наконец со своими поисками.

– Простая петля для ловли кроликов, месье… – продолжал Пьер. – Она вывалилась у него из мешка прямо в снег…

И он протянул ее Филиппу. Тот нетерпеливо схватил ее и стал разглядывать. Висевшая с потолка лампа освещала весь стол и их головы и плечи. Рассмотрев петлю, Филипп вдруг вскрикнул от удивления. Пьер ожидал этого. Сначала Филипп не поверил, и теперь лицо его засветилось триумфом. Некоторое время казалось, что Брант перестал даже дышать. Лампа освещала то, что он держал в руке, а он, широко раскрыв глаза, смотрел на это нечто и от изумления не двигался. Это был силок. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Он был сплетен из волос длиною чуть не в целый аршин, с одного конца имел петлю, а с другого – двойной узел.

Но удивительнее всего было то, что этот силок был сплетен из золотых волос женщины. Он представлял собой золотую петлю!

Глава III
Брант принимает решение

Процесс человеческого мышления иногда не останавливается на своем пути, чтобы обсудить свои дальнейшие действия, а сразу делает скачок к немедленному и подчас неожиданному решению, которое благодаря именно этой внезапности является точно снег на голову. Вскрикнув один раз от удивления, Филипп больше не издал ни единого звука. Он не сказал ни единого слова Пьеру. Среди наступившей вдруг тишины слышно было, как его часы тикали, точно барабан. Затем не спеша он выпустил из пальцев шнурочек из шелковых волос, поднял глаза и встретился со взглядом Пьера. Оба знали, о чем каждый из них думал. Если бы волосы были черные! Если бы они были рыжие! Если бы даже в них была грубая краснота эскимосской шевелюры с верхнего течения реки Макензи!

Но нет, волосы в петле были золотые – так и отливали светлым золотом!

Все еще не говоря ни слова, Филипп вытащил из кармана нож, отрезал им петлю от доски, к которой она была прикреплена, и стал тщательно расплетать ее, пока наконец перед ним на столе не оказались распущенные длинные волнистые волосы. Если он до сих пор сомневался, то теперь не было места ни малейшему сомнению. Он не мог припомнить, где и когда в своей жизни видел женщину, у которой были бы волосы такого настоящего золотого цвета. Это было вовсе не червонное золото. В волосах не было ни малейшего оттенка красной меди, когда они лежали на столе и отражали свет лампы. Они были точно лен или точно расчесанный шелк и настолько тонки, что, глядя на них, он удивлялся тому терпению, которое потребовалось для того, чтобы сплести из них петлю. Опять он посмотрел на Пьера. Тот же самый вопрос занимал и его.

– Отсюда вытекает, – прервал наконец молчание Пьер, – что у Брэма есть женщина.

– Безусловно, – ответил Филипп.

Это последнее слово, то ударение на нем, которое сделал Филипп, так многозначительно посмотрев на Пьера, повлекли за собою новый, более страшный вопрос, который уже некоторое время занимал обоих. Пьер пожал плечами. Он не мог на него ответить. Пожимая плечами, он вдруг вздрогнул. Когда ветер неожиданно потряс дверью, то ему показалось, будто в нее постучалось человеческое существо, и он тотчас же повернулся к ней лицом.

– Черт возьми! – воскликнул он, придя в себя и обнажая в улыбке перед Филиппом свои белые зубы. – Какой я стал нервный! И это после того, как я увидал тогда при свете костра Брэма и его волков и нашел вот это!

Он указал на блестевшие волосы.

– Видали вы когда-нибудь такие волосы, Пьер?

– Нет, месье. Ни разу в жизни.

– Но ведь вы же встречались с белыми женщинами в форте Черчилл, в фактории Йорк, в Лаклабише, в Кумберленд-Хаусе и в форте Альбани?