– Разве Муи уже выздоровел? – удивленно воскликнул Кент.
– Да он вовсе и не был болен, – ответил патер. – А что?
– Мне Мерсер говорил, что его сильно побили у Кимс-Баю…
– Ничуть не бывало. Это он вам наврал.
Кенту захотелось подпрыгнуть и во все горло закричать от радости, потому что Муи был великолепным следопытом и никогда раньше не бывал у Фингерса. Но лицо Кента, смотревшего в упор на патера, по-прежнему не выказало ни малейшего волнения.
– При этом, – продолжал патер, – когда я спросил у Фингерса, не может ли он чего-нибудь передать вам по вашему делу, то он мне грубо ответил: «Не мешайте мне учить Муи играть в пикет!»
Весь остаток того дня Кент напряженно ожидал визита Фингерса. В первый раз зашел к нему Кедсти и из вежливости выразил надежду, что при разбирательстве дела Фингерс сможет ему помочь. После обеда зашел навестить его доктор Кардиган, расспрашивал его о здоровье, выслушал и выстукал его и когда прощался с ним, то шепотом сказал ему:
– У Мерсера не хватает пяти передних зубов, как жаль, что вы не убили эту гадину.
Под вечер пришел наконец и Фингерс.
– Я проштудировал ваши показания, Кент, – сказал он, – и не думаю, чтобы вам удалось отделаться хотя бы даже одной тюрьмой. Вокруг вашей шеи уже обвилась веревка. Вы – кандидат на виселицу. Нам положительно необходимо просто силой вытащить вас из этой камеры. Я говорил уже с Кедсти. Он принял меры к тому, чтобы, считая с завтрашнего дня, через две недели, когда вы поправитесь совсем, переслать вас в тюрьму в Эдмонтон. Все это время нам необходимо употребить на подготовку к побегу и нельзя терять ни одной минуты даром.
Он ушел от него и не приходил целых три дня.
В одиннадцать часов четвертого дня к нему пришел патер Лайон, и достаточно было только взглянуть ему в лицо, чтобы убедиться, что он пришел с нерадостными вестями.
– Фингерс изменил нам, – сказал он, кривя от скорби губы. – Вчера он сообщил Кедсти, что не видит для вас никакой возможности борьбы и что с его стороны было бы только бесполезным усилием принимать на себя вашу защиту.
Он ласково взял Кента за руку.
– Кроме того, Джимми, – грустно добавил он, – программа Кедсти изменилась. Завтра вы будете отправлены в Эдмонтон. Пелли и еще один специально присланный оттуда полицейский уже получили приказ вас туда сопровождать.
Кент побледнел как полотно. Он глядел в это время в окошко, но не видел перед собой ровно ничего.
Под вечер спустилась мрачная дождевая пелена. Час за часом продолжался стук дождевых капель о крышу. С приближением темноты дождь усилился и полил как из ведра. Кент съел свой ужин при свете тусклой тюремной лампы. В восемь часов снаружи было уже совершенно темно. Время от времени мглу прорезала редкая вспышка молнии, и слышались глухие, далекие раскаты грома. А дождь все лил и лил, ровно и монотонно барабаня по крыше.
Кент как раз держал часы в руке – было четверть десятого, – когда вдруг услышал, что дверь у дальнего выхода из коридора отворилась и с хлопаньем затворилась. Он слышал этот звук после ужина уже не раз и не обратил было на него внимания и теперь, но на этот раз он сопровождался звуком голоса, который пронзил все его существо, как электрический ток. Минутой позже послышался чей-то смех. То смеялась женщина. Он встал и выглянул в коридор сквозь прутья своей двери.
В коридоре, у столика, часовой и Муи играли в карты. На столике стояла бутылка водки. Часовой выигрывал и был доволен.
Сердце Кента забилось от надежды. Он услышал затем, как хлопнула дверь в канцелярию из передней, и вновь наступила тишина. Ему казалось, что часы в его руке выбивали секунды, как молоты. Он сунул их в карман и застыл в ожидании. Через минуту дверь из канцелярии в коридор отворилась. Кто-то вышел из нее в коридор. Он ясно слышал звук чьих-то легких шагов, и сердце его перестало биться. Шаги все приближались, и наконец чья-то фигура появилась в освещенном пространстве.
Еще мгновение – и сквозь тюремную решетку Кент уже глядел прямо в упор в веселые глаза Маретты Радисон.
Он не мог произнести ни слова. Он не издал ни звука. Он не сделал ни одного приветственного движения и стоял в своей камере как вкопанный. Если бы сама его жизнь зависела в эти несколько секунд от произнесенных слов, то и тогда он скорее бы умер, чем их произнес. Впрочем, все то, что он мог бы сказать, и даже больше того, у него было написано на лице.
Ухватившись за прутья решетки, она весело на него смотрела, хотя и была очень бледна. В этой бледности ее глаза-фиалки казались бездонными озерами. Капюшон непромокаемого пальто был откинут назад, и, выделяясь на белизне щек, ее волосы блестели от сырости, и на длинных ресницах висели капельки дождя.
Наконец Кент протянул к ней руки. Изумление окончилось. Голос к нему вернулся.
– Маретта! – воскликнул он.
Руки ее крепко уцепились за железные прутья, рот был полуоткрыт. Она быстро задышала и перестала улыбаться; она не ответила на его приветствие, даже не показала виду, что узнает его. Но то, что случилось затем, произошло так внезапно и показалось настолько необычным, что его сердце остановилось. Она вдруг отскочила от решетки и залилась громким, истерическим криком, точно ей привиделось что-то ужасное. Ее крик как эхо разнесся по всему коридору и отозвался где-то в далекой глубине казармы.
Кент слышал, как в сторожке задвигались вдруг стулья, как раздались удивленные голоса и затем громкий топот ног. Маретта Радисон, все еще крича и покачиваясь, добралась до уголка и остановилась в нем. Из сторожки выскочил Пелли и специально присланный из Эдмонтона полицейский. Они направились прямо к ней. С искаженным от ужаса лицом и все еще крича, она указала им на камеру Кента.
Предположив, что там случилось что-нибудь недоброе, оба они бросились к камере. Кент не двигался с места. Он точно окаменел. Он увидел перед собой два лица – Пелли и специального агента, прижавшиеся к решетке и глядевшие к нему в камеру с таким выражением испуга, точно ожидали увидеть в ней страшную трагедию. И в то время, когда они так стояли спинами к Маретте и к Муи, девушка и индеец вдруг вытащили из карманов револьверы и громко закричали:
– Руки вверх!
Все трое полицейских остолбенели. Карты со стола посыпались на пол. Муи уже обезоружил своего партнера и теперь стоял рядом с Мареттой и грозно кричал:
– Руки вверх!
Кента поразила не столько эта перемена в положении, сколько быстрое, странное преображение Маретты: теперь уже глаза ее сверкали, она больше не кричала, а весело смеялась и посылала ему ободряющие взгляды. Кент понял все. Его сердце вдруг встрепенулось и одним прыжком готово было выскочить к ней через прутья решетки, и, увидев по выражению его лица, что вся эта комедия устроена только для того, чтобы его спасти, специальный полицейский агент вдруг круто повернулся к Маретте и Муи.
– Прошу вас, джентльмены, не поднимать тревоги, – сказала ему и Пелли Маретта, – первый, кто только откроет рот или попытается бежать, будет убит на месте.