Мики вздрогнул, остановился, и в эту минуту Дюран убедился, что все его надежды рухнут. Не издав ни малейшего звука, собака Граус-Пита вдруг накинулась на своего противника. Дикий рев вырвался из груди ее хозяина. По кругу зрителей пронесся вздох – и Дюран почувствовал, как холодная струя вдруг пробежала вдоль всей его спины и достигла туго затянутого пояса. Но то, что случилось в следующий затем момент, заставило остановиться сердца у всех. Для каждого было теперь ясно, что Мики погибнет при первом же налете своего противника. Это предполагали и Граус-Пит, и сам Дюран. Но в самую последнюю, не поддающуюся исчислению часть секунды, когда челюсти Таао готовы были уже сомкнуться, Мики вдруг превратился в живую молнию. Никогда еще не было видано более быстрого движения, чем то, когда он вдруг повернулся к Таао. Челюсти их сошлись. Послышался ужасный звук ломавшихся костей, и в следующую затем минуту, сцепившись вместе, обе собаки уже катались по полу. Ни Граус-Пит, ни Дюран не могли теперь разобрать ровно ничего в той свалке, которая происходила в клетке. В ужасе от схватки, они позабыли даже о своих ставках. Такого боя в Форт-Огоде не было еще никогда.
Наконец звуки поединка долетели и до складов компании. В дверях появился молодой собеседник Мак-Доннеля и стал вглядываться в сторону большой клетки. Он услышал фырканье, рычанье и лязг сталкивавшихся зубов, и его лицо сразу же сделалось серьезным, и в глазах у него загорелся недовольный огонек. Потом он с глубоким негодованием вздохнул.
– Какая гадость! – проговорил он про себя.
Скрестив на груди руки, он медленно сошел со ступеней и не спеша направился прямо к клетке. Когда ему удалось протиснуться сквозь плотное кольцо зрителей, то поединок был окончен. Он так же быстро пришел к концу, как и начался, – и собака-волк Граус-Пита уже лежала посреди клетки со сломанным позвоночником. Но и Мики тоже очень пострадал. Дюран уже успел отворить дверцу, быстро обмотал вокруг его шеи веревку и вытащил его из клетки. Мики был весь в крови и, полуслепой, стоял около него, едва держась на ногах. Изо рта у него текла багровая струя. Увидав его, подошедший к клетке белый молодой человек вдруг с ужасом вскрикнул.
А затем, не успев даже перевести дыхание, он вдруг стал кричать с какой-то странной интонацией, в которой в одно и то же время слышались и изумление, и жалость, и любовь:
– Мики! Боже мой! Мики! Мики!
Голос его долетел до сознания Мики, точно из какой-то глубокой недосягаемой дали. И, несмотря на тяжкую боль во всех членах и на мучительно нывшие раны, он наконец догадался, чей это был голос.
Это был тот самый голос, который когда-то сопутствовал ему в его снах, тот голос, которого он так алчно ждал и к которому стремился, зная, что все-таки рано или поздно он его услышит! Голос Чаллонера, его хозяина!
Он упал перед ним на живот и стал жалобно скулить, стараясь увидеть его самого сквозь застилавшую глаза кровавую пелену; лежа на животе, израненный чуть не до смерти, он все-таки ударял хвостом о землю, стараясь убедить его в том, что он его узнает. А затем, к величайшему изумлению всех присутствовавших, Чаллонер вдруг опустился на колени перед собакой, обнял ее, и окровавленный язык Мики стал лизать ему руки, лицо и одежду.
– Мики, Мики, Мики!
Рука Дюрана тяжело опустилась на плечо Чаллонера.
Для Чаллонера это прикосновение было точно каленое железо. В одно мгновение он вскочил на ноги и посмотрел зверолову прямо в лицо.
– Это моя собака! – воскликнул он, стараясь не дать своему гневу прорваться наружу. – Эта собака принадлежит мне, а вы – вы можете убираться к черту!
И затем, не имея уже больше сил, чтобы сдерживать в себе желание отомстить, он размахнулся кулаком и изо всех сил ударил им Дюрана прямо по лицу. Тот упал. Чаллонер с минуту постоял около него, но он не шелохнулся. Тогда Чаллонер резко повернулся к Граус-Питу и к самой толпе. Мики все еще ползал у его ног и ластился к нему. И, указав пальцем на собаку, Чаллонер крикнул так громко, чтобы его могли услышать все:
– Это моя собака! Я не знаю, откуда этот человек достал ее. Но только собака эта моя. Если не верите, то смотрите сами. Глядите, как она лижет мне руки. Разве она стала бы лизать руки ему! А потом – обратите внимание на это ухо. На всем севере не найдется второго уха с таким вырезом. Я потерял эту собаку почти год тому назад, но по этому уху я всегда узнал бы ее из целых тысяч. Клянусь вам в этом! Если бы я только знал…
Он стал расталкивать локтями толпу и протискиваться сквозь нее, уводя за собою Мики за веревку, к которой привязал его Дюран. Затем он отправился прямо к Мак-Доннелю и рассказал ему обо всем, что произошло, и как в прошлом году весной Мики и медвежонок свалились у него с лодки в реку и были унесены течением неизвестно куда. Заявив формальным порядком о своей находке, он возвратился к себе домой, в ту избушку, в которой остановился на время своего пребывания в Форт-Огоде.
Через час он уже сидел у себя на скамье и держал голову Мики обеими руками у себя на коленях и разговаривал с ним, как с равным себе. Затем он промыл и перевязал ему раны, и Мики теперь мог ясно видеть уже все. К счастью, глаза его не пострадали. И теперь Мики глядел прямо в лицо своему хозяину и стучал по полу толстым хвостом. Оба целиком отдались своему свиданию и уже не слышали ни шума происходившей снаружи гулянки, ни криков мужчин, ни взвизгиваний подростков, ни смеха женщин, ни непрерывного воя и лая собак. В глазах у Чаллонера светилось мягкое, ласковое выражение, и он был рад, что нашел наконец своего друга.
– Мики, старина, ты не забыл меня, нет? Ты хорошо вспомнил, кто я такой? Ты был тогда еще кривоногим щенком, но все равно я уверен, что ты меня еще не забыл. Ты помнишь, как я собирался отвезти тебя и медвежонка к одной девушке? Я тогда еще говорил тебе, что эта девушка – ангел, что она будет любить нас с тобой до гробовой доски и все такое прочее? Ну так я должен тебе признаться, что я даже рад, что произошло это приключение и что ты тогда исчез. Ведь она не осталась прежней, нет! Боже мой, Мики, ты только подумай, ведь за мое отсутствие она вышла замуж, и у нее уже есть ребенок! Ты только представь себе, Шут Иваныч, уже есть ребенок! Так вот ты теперь и сообрази, как она после этого могла бы заботиться о тебе и о медвежонке. Вообще все, голубчик, переменилось. Надо думать, что и я сам стал другим. Ведь три года в этой замечательной стране, где легкие могут лопнуть от одного только того, что ты имел неосторожность выпить на улице холодной воды, и меня тоже очень изменили. Я вернулся сюда, но не прожил и одной недели, как меня уже потянуло отсюда вон. Да, голубчик, меня охватила здесь ужасная тоска. Зачем я вернулся? Конечно, теперь мы с тобой застрянем в этом краю уже навсегда. Но что делать? Ты отправишься со мной на тот новый пост, на который меня назначила компания, а теперь – давай лапу! Ведь мы с тобой друзья! Понимаешь, приятель, старые товарищи!
Поздно ночью, когда пиршество в Форт-Огоде уже окончилось, фактор Мак-Доннель прислал за Чаллонером. Тот уже собирался ложиться спать, когда мальчик-индеец ворвался к нему в дверь и передал ему записку. Он посмотрел на часы. Было уже одиннадцать. Зачем он мог бы понадобиться фактору в такой поздний час? Лежа на животе около теплой печки, Мики задумчиво следил за тем, как его вновь обретенный хозяин стал натягивать на себя сапоги.