Детская болтовня с примесью визжания поросенка и затем частый, злобный лай последовали за этой атакой. Серая Волчица тоже бросилась к отверстию. Дикобраз, ощетинив на себе все свой иглы, откатился шариком на несколько футов в сторону, и она услышала, что Казан уже ворчал от самой страшной боли, какую только мог испытывать дикий зверь. Его морда и нос были буквально сплошь утыканы иглами, которые сбросил с себя дикобраз. Несколько времени он катался по земле, стараясь засунуть морду в сырую землю, и в то же время бешено тер себя лапами по голове, чтобы сбросить с себя коловшие его иголки. Затем он забегал вокруг валежника и громко завыл при каждом прыжке. Серая Волчица отнеслась к этому гораздо спокойнее. Возможно, что и в жизни животных бывают юмористические моменты. Если же так, то и она находилась в это время именно в таком настроении. Она чуяла запах дикобраза и знала, что вся морда у Казана была в иглах. А так как больше ничего не оставалось делать и не с кем было вступать в бой, то она села на задние лапы и стала ожидать, что будет далее, всякий раз следя ушами, когда он в своей бешеной пляске вокруг кучи валежника пробегал мимо нее. В то время, когда он так проносился в четвертый или пятый раз, дикобраз немножко успокоился и, продолжая прерванную нить своих разговоров, подошел к ближайшему тополю, вскарабкался на него и стал обгладывать свежую нежную кору. Наконец Казан остановился перед Серой Волчицей. Первая острая агония от сотен игл, вонзившихся ему в морду, превратилась в непрерывную смертельную боль. Серая Волчица подошла к нему и осторожно обнюхала его со всех сторон. Она нашарила зубами концы двух-трех иголок и вытащила их из него. Казан все еще был настоящей собакой. Он взвизгнул и стал скулить и далее, пока Серая Волчица вытаскивала из него и вторую партию иголок. Затем он бросился на живот, протянул вперед лапы, зажмурил глаза и без малейшего звука, разве только будучи не в силах иногда сдержаться от случайного визга, предоставил себя в распоряжение Серой Волчицы, которая принялась за операцию. К счастью, ни одна из игл не попала ему непосредственно в рот и не вонзилась в язык. Но нос и обе челюсти были сплошь красны от крови. Целый час Серая Волчица усердно исполняла свою работу и наконец вытащила из него все иголки до одной. Остались только самые мелкие и так глубоко засевшие, что их нельзя уже было ухватить зубами.
После этого Казан побежал к ручью и погрузил свою горевшую от боли морду в холодную воду. Это его несколько облегчило, но только на короткое время. Оставшиеся в нем занозы все более и более уходили в глубь его тела, и нос и губы стали распухать. Изо рта у него стали вытекать кровь и слюна, и глаза сделались еще краснее. Два часа спустя Серая Волчица удалилась к себе в гнездо под валежником. В сумерки к ней приполз туда и он, и Серая Волчица стала нежно зализывать его морду своим мягким холодным языком. Часто в течение этой ночи Казан выходил к ручейку и погружал в него морду. На следующий день сделалось то, что лесные жители называют «дикобразным флюсом». Морда Казана распухла так, что Серая Волчица могла бы расхохотаться, если бы была человеком и могла видеть. Его губы свешивались, как локоны. Его глаза почти совсем заплыли. Когда он вышел на солнечный свет, то прищурился еще больше, потому что видел не лучше, чем его слепая подруга. Но боль уже стала значительно меньше. Уже в следующую ночь он стал подумывать об охоте, а едва наступило утро, как он уже принес в берлогу кролика. Двумя-тремя часами позже он мог бы принести Серой Волчице даже куропатку, если бы в тот самый момент, как он уже готов был схватить ее за перья, не послышалось вдруг поблизости бормотание дикобраза. Казан тотчас же остановился как вкопанный и выпустил дичь. В редких случаях он опускал свой хвост. Но это пустое и невнятное бормотание такого маленького, безобидного существа заставило его тотчас же с удвоенной быстротой поджать под себя хвост. Как человек ужасается при виде ползущей змеи и старается ее обойти, так и Казан стал избегать это маленькое лесное существо, о котором ни один учебник естественной истории не отозвался бы как о способном на ссоры или не очень добродушном.
Прошло две недели со дня приключения Казана с дикобразом. Это были длинные дни все нараставшего тепла и солнечного света и дни охоты. Быстро сошел последний снег. Из земли прыснула в воздух зелень, и на солнечных местах между камней появились белоснежные цветочки – доказательство того, что весна действительно уже началась. В первый раз за эти две недели Серая Волчица стала выходить вместе с Казаном на охоту. Они не уходили далеко. На болоте водилось множество всякой мелкой дичи, и каждый день и каждую ночь они имели ее в изобилии. Но после первой же недели Серая Волчица стала охотиться все менее и менее.
Затем наступили мягкие, ароматные ночи, роскошные, благодаря полной весенней луне, – и она уже совсем отказалась выходить из своего логовища под валежником. Казан и не принуждал ее. Инстинкт подсказывал ему то, чего он не мог понять, и он и сам в эти ночи не уходил на охоту далеко от валежника. Возвращался он с кроликом в зубах. Затем настала ночь, когда из темного угла берлоги Серая Волчица предостерегла его низким ворчанием. Он не обиделся на это ворчание, но простоял некоторое время, глядя в темноту, где Серая Волчица уединилась так, что ее не было видно. Затем он бросил кролика и улегся у самого входа. Немного спустя он вскочил с беспокойством и вышел наружу. Но от валежника он далеко не уходил. Был уже день, когда он снова вошел внутрь. Он понюхал воздух точно так же, как тогда, давно, между двух камней на вершине Солнечной скалы. В воздухе носилось то, что уже не составляло для него тайны. Он подошел поближе, и на этот раз на него уже не ворчала Серая Волчица. Она ласково поскулила ему, когда он коснулся ее. Затем его морда нашла что-то еще. Это было нечто мягкое, тепленькое и издававшее жалобный писк. В ответ он тоже заскулил, и в темноте его нежно и ласково лизнула Серая Волчица.
Казан вернулся на солнечный свет и растянулся у самого входа в берлогу. Он раскрыл рот и высунул язык, что означало в нем полное удовлетворение.
И Серая Волчица и Казан чувствовали бы себя совершенно иначе, если бы в свое время на Солнечной скале в их жизнь не вторглась рысь, лишившая их родительских радостей. Они вспомнили лунную ночь, когда рысь ослепила Серую Волчицу и загрызла ее щенят, точно это было только вчера. И теперь, чувствуя около себя своего мягкого, маленького детеныша, старавшегося подобраться к ней еще ближе, Серая Волчица сквозь слепоту видела трагическую картину той ночи еще живее, чем когда-либо, и вздрагивала, при малейшем звуке готовая броситься на своего невидимого врага и растерзать всякого, кто был не Казаном. И Казан, со своей стороны, ни на минуту не переставал следить за каждым долетавшим до него малейшим звуком и был настороже. Он не доверял двигавшимся теням. Малейший треск ветки уже заставлял его оскаливать зубы. Чуть только легкий ветерок доносил до него какой-нибудь незнакомый запах, как он тотчас же угрожающе обнажал клыки. Воспоминание о Солнечной скале, о смерти их первых щенят и о слепоте Серой Волчицы родило в нем какой-то новый инстинкт. Ни на одну секунду он не покидал своего поста. С такой же уверенностью, как люди ожидают, что солнце все-таки взойдет, ждал и он, что рано или поздно к ним приползет из лесу их смертельный враг. Ведь приползла же тогда рысь! Итак, день и ночь он ожидал, что к ним пожалует снова рысь. И горе тому созданию, которое осмелилось бы подойти к валежнику в эти первые дни материнства Серой Волчицы!