Эта дружба, если бы она и показалась с внешней стороны Только односторонней, все-таки оказалась как нельзя более счастливой для Умиска. Всякий раз, как Бари являлся к заводи, он всегда старался держаться как можно ближе к Умиску, если сразу его находил. В один прекрасный день он лежал на траве и щурился в полудреме, в то время как немного в стороне Умиск копошился за какой-то работой в кустах ивняка. Вдруг послышался тревожный стук бобровки хвостом по воде, и Бари окончательно проснулся. Затем другой, третий, — точно пистолетные выстрелы. Он вскочил на ноги. Все бобры кинулись к воде. В эту минуту и Умиск выполз из своего ивняка и также поспешил со всех своих жирных, коротких ног прямиком к заводи. Он почти уже добежал до самой воды, как что-то красно-бурое, точно стрела, метнулось на вечернем солнце у самых глаз Бари, и в следующий момент большая лисица бросилась вдруг на Умиска и вонзила ему в горло клыки. Бари услышал отчаянный крик своего друга, кровь бросилась ему в голову, и он озверел. Так же быстро, как и сама лисица, он решился на отважный подвиг. Он был такой же величины и такого же веса, как и она, и когда он набросился на нее, то его ожесточенное ворчание Пьеро мог бы услышать на далеком расстоянии. Он, точно ножи, вонзил свои зубы бандиту в плечо. Эта лисица оказалась из породы лесных разбойников, которые всегда нападают сзади. Она не была создана для борьбы с глазу на глаз, и нападение Бари было для нее так сильно и так неожиданно, что она тотчас же выпустила Умиска из пасти и бросилась бежать без оглядки. Бари даже не преследовал ее. Он подбежал к Умиску, который все еще лежал в грязи и забавно хрюкал и стонал. Самоотверженный Бари обнюхал его, толкнул его носом, и минуты две спустя Умиск уже встал на свои заплетавшиеся ноги, тогда как около тридцати бобров со страшным шумом суетились у самого берега в воде.
После этого события Бари еще более почувствовал себя с бобрами как дома.
В то время как Бари все более и более привязывался к бобрам, а Пьера и Нипиза, со своей стороны, обдумывали, как бы поймать его, потому что его белая звезда и белые кончики на ушах напоминали им о другом Бари, которого они любили, — Буш Мак-Таггарт с поста Лакбэн за сорок миль к северо-западу отсюда тоже кое-что придумывал. Мак-Таггард уже семь лет был фактором в Лакбэне. В книгах Компании Гудзонова залива он был записан, как самый полезный служащий. Расходы по содержанию его поста всегда были ниже средних, а каждая полугодовая доставка им мехов всегда превышала всякие ожидания. В главном списке сотрудников около его имени имелась приписка: «Доставляет доходов более, чем кто-либо на севере Божьего озера».
Но всем индейцам была отлично известна причина такого успеха. Они прозвали его «Нжпао-Ветику», что значит «человек-дьявол». Они иначе его и не называли: это имя они с омерзением произносили у себя в юртах только шепотом или говорили его так, чтобы оно никоим образом не долетало до ушей самого Буша Мак-Таггарта. Они боялись его. Они ненавидели его всей душой. Они умирали под его управлением от голода и истощения, и чем крепче он сжимал свои железные пальцы, управляя ими, тем покорнее, казалось, они подпадали под его власть. У него была ничтожнейшая душа, находившаяся в теле зверя и наслаждавшаяся властью. И здесь, в этой дикой пустыне, простиравшейся до бесконечности во все четыре стороны, его власть была самодержавна. Компания поддерживала его. Она сама сделала его королем всего этого края, в котором не было никакого другого закона, кроме его собственного. И в благодарность за это он отправлял ей такие караваны и такие тюки мехов, на которые она даже и не рассчитывала. Владельцы компании сидели от него за целые тысячи миль и только подсчитывали доллары.
Все это мог бы вывести на чистую воду Грэгсон. Он был контролером в том краю и раз в год посещал для ревизии Мак-Таггарта. Он мог бы легко донести, что индейцы прозвали этого Мак-Таггарта «человеком-дьяволом» за то, что он уплачивал им за доставляемые ими меха половинную цену он мог бы доложить своей компании вполне обстоятельно, что в течение всей зимы он доводил звероловов до полной нищеты, что они на коленях вымаливали у него свою заработанную плату и что он всегда портил местных индейских девушек, принуждал их отдаваться ему на посту. Но и сам Грэгсон извлекал выгоду из своих ревизий поста Лакбэн. При каждом своем наезде туда он всегда мог рассчитывать на две недели самой развратной жизни у Мак-Таггарта и вдобавок еще привозил оттуда своим дочери и жене самые драгоценные меха, которые получал от Мак-Таггарта подпольными путями.
Однажды вечером Мак-Таггарт сидел у себя в конторе при свете керосиновой лампы. Отослав своего краснощекого счетовода-англичанина спать, он оставался один. Вот уже шестую неделю он испытывал какое-то странное беспокойство. Шесть недель тому назад Пьеро имел неосторожность за все семь лет службы Мак-Таггарта в Лакбэне в первый раз привезти туда и Нипизу. И она-то и смутила его сердце. С тех пор он только и думал о ней. Два раза за эти шесть недель он сам наезжал в гости к Пьеро, в его далекую хижину. Завтра он собирался ехать к нему опять. Он позабыл уже о своей наложнице, маленькой индианке Мари, как до Мари забыл о дюжинах таких же несчастных девушек, как и она. Теперь его занимала Нипиза. Он никогда не видел такой красавицы, какой была дочь Пьеро.
Он вслух проклинал Пьеро, глядя на лист бумаги, на который он уже целый час выписывал из главной книги своей конторы какие-то сведения. Этот Пьеро стоял у него поперек дороги. Судя по этим сведениям, отец Пьеро был настоящим, чистокровным французом. Поэтому Пьеро был полуфранцузом, а его Нипиза — квартеронкой, хотя она была так красива, что можно было поклясться, что в ее жилах текло не более двух капель индейской крови. Если бы оба они были индейцами вполне, тогда другое дело: с ними не стоило бы вовсе и церемониться. Он скрутил бы их в бараний рог, и Нипиза явилась бы к нему сама, как полгода тому назад к нему явилась Мари. Но в них текла эта проклятая французская кровь; с Пьеро и Нипизой шутки были плохи.
А все-таки… Не попытаться ли?
Он угрюмо улыбнулся и сжал кулаки. В самом деле, разве у него не хватит на это сил? Разве Пьеро посмеет ему возражать? Если только Пьеро дерзнет на это, то он немедленно же выгонит его в шею из его участка, из того самого участка, который он получил в наследство от своих отца и деда, а может быть, и от еще более далеких предков. Он сделает из Пьеро простого бродягу и изгоя, как пустил он по миру уже и многих других, которые лишились его расположения. Никакой другой пост не примет от Пьеро его добычи и ничего не продаст ему, если он, Мак-Таггарт, зашельмует его имя. В этом-то и заключается его главная сила, факторский закон, который существует уже целые столетия. Это могущественная сила зла. Она отдала ему Мари, эту скромную, черноглазую индеаночку, которая ненавидела его всей душой и все-таки, несмотря на эту ненависть, была его «домашней хозяйкой». Это название было своего рода вежливым объяснением ее присутствия в его доме.
«Домашняя хозяйка»!
Буш Мак-Таггарт опять поглядел в свои выборки из главной книги. Участок Пьеро, являвшийся по местным обычаям его полной собственностью, оказывался очень ценным. За последние семь лет он получал за доставляемые им меха доход по тысяче долларов в год, потому что Мак-Таггарт не осмеливался обсчитывать его так, как обсчитывал индейцев. По тысяче долларов в год!