Разрез глаз, линии век, очертания губ, овал лица – нигде не дрогнула рука матери природы! И все же незнакомка не была красавицей в точном и величественном смысле этого слова, классической богиней с крупными чертами лица, подобной тем, каких выбирают для исполнения священных танцев или главных ролей в исторических фильмах. Она была совсем другая и в то же время так хороша, что вызвала в чутком художнике подобие электрического удара. Никогда еще Даярам не сталкивался со столь яркой женственностью, пламенной и смущающе желанной. Устыдившись, он овладел собой.
Черное, как ночь, сари облегало фигуру, достойную стать перед лучшими изваяниями Кхаджурахо.
Заметив слабую улыбку незнакомки, Рамамурти обрел слова привета. Девушка… нет, женщина… нет, только девушка могла смотреть и улыбаться с таким неприкрытым озорством. Ведь не могла же она не понимать действия своей ошеломляющей красоты. Она свободно и весело, как могут это делать магарани, с детства обученные поведению на приемах, или же артистки, поклонилась. Она и в самом деле была очень похожа на Праноти Гхош – самую красивую, с точки зрения Даярама, киноактрису Индии, только смуглее и гораздо крепче хрупкой бенгалки.
– Меня зовут Амрита Видьядеви, или чаще – Тиллоттама.
– Апсара из Махабхараты, – беспричинно радуясь, воскликнул Рамамурти, – «красавица с просяное зернышко»! Одна из самых прекрасных легенд великой поэмы. И… свидетельствую, что новое воплощение… – он замялся, окидывая взглядом девушку.
– Не больше прежнего, – закончила за него она. – И это печально, мне всегда хотелось быть высокой. Как все знаменитые красавицы.
– Кто вам сказал о знаменитых красавицах! – воскликнул почти негодующе Даярам. – Я художник, посвятивший много лет изучению канонов древности, – он повел рукой к стенам храмов, на которых застыли, будто в истоме зноя, чудесные скульптуры. – Везде, где они изваяны в естественных размерах, от Матхуры до Конарака, я находил, что древние больше всего ценили рост сто шестьдесят сантиметров, примерно как раз ваш!
– Можете поклясться?
– Клянусь! И клянусь еще, что не говорю просто из лести. Вы в ней не нуждаетесь, и сами это знаете!
– Но то, что вы сказали, я узнала впервые! И еще узнала, что вы художник, много лет посвятивший… а дальше? Перейдемте в тень, вам жарко.
Даярам, постояв на солнце после прохлады храма, покрылся капельками пота. Но девушка, несмотря на черное сари, смуглоту своей кожи и массу иссиня-черных волос, оставалась в палящем зное такой же свежей, как будто только что вышла из реки после утреннего купанья.
На звук их голосов какой-то человек, высокий, мрачный и бородатый, куривший в тени платформы, заспешил к павильону, внимательно глядя на Тиллоттаму. Она сделала едва заметный жест рукой, и человек вернулся на прежнее место.
«Наверное, она дочь магараджи, – подумал Даярам, – а это телохранитель…»
Они уселись в тени, на пьедестале павильона, и Тиллоттама перевела разговор на скульптуры храма. Рамамурти, воодушевленный красотой собеседницы и ее серьезным интересом, стал рассказывать, увлекся и перешел на свои путешествия, поиски и стремления создать Анупамсундарту. Он вдохновенно говорил о возрождении древнего слияния человека и природы, красоты, встающей из сочетания осознанной силы души и тела.
Рамамурти говорил об идеале женской красоты, рожденной издавна Индией – страной, напоенной плодотворным зноем солнца, влажным дыханием могучих ветров моря. Влажная земля рождала неистовое буйство жизни, неодолимо стремившейся к солнцу и небу, быстро расцветавшей и наливавшейся силой. Тропическая природа, порождая изобилие растений и животных, так же быстро и беспощадно убивала в убыстренной смене поколений, ускоренном круговороте рождений и смертей. Оттого образ Парамрати отличается от современного, когда городская жизнь оттолкнула человека от верного чувства прекрасного, возникавшего в единении с природой.
А в Древней Индии скульпторы и живописцы были едины в своих стремлениях. Красные фрески пещерных храмов Аджанты с их черноволосыми узкоглазыми женщинами, фрески Танджоры, скульптуры Матхуры, Санчи, Кхаджурахо и Конарака. На весь мир прославилась скульптура якши из ступы Санчи – поврежденный изуверами торс женщины, изваянный в первом веке до нашей эры. Он был украден из страны во времена английского владычества и продан в Бостонский музей в Америке. В Америку же попал бюст амазонки – йогини из храма шестидесяти четырех йогиней в Мадхья Прадеш.
Рамамурти так живо описал эту статую с широко раскинутыми руками, гордо поднятой головой и очень высокой, словно рвущейся вперед грудью, придавшей всей фигуре ощущение полета, что Тиллоттама увидела ее круглое лицо с узкими, длинными глазами, маленьким полногубым ртом и знаком огня между четкими бровями…
Йогиня-ведьма, спутница Кали, обычно ассоциируется с рыжеволосой женщиной, которая берет себе любовников из смертных, но убивает их в жертву черной Дурге. Это очевидный отголосок каких-то чрезвычайно древних и темных тантрических обрядов матриархата.
Даярам рассказывал о великолепной Врикшаке – нимфе дерева, о чете летящих гандхарвов необыкновенного изящества в Гвалиорском музее, о статуе женщины с чашей в музее Бенареса, принадлежащей матхурской школе и очень похожей на участницу элевзинских празднеств Эллады, о древнейших статуях якши в Матхурском музее.
Даже здесь, вот там к северу, есть загадка – в храме Сурья, построенном Читрагуптой, статуя бога в святилище изображена в высоких сапогах, которые носили только древние пришельцы – арии.
Заметив взгляд, брошенный Тиллоттамой на плоские золотые часики, Даярам сказал:
– Я задерживаю вас, но мне хочется еще поделиться с вами впечатлениями о современной картине, которая перекликается с образами прошлого. Ее создатель художник Метхарам Дхармани. Это «Туалет Парвати» – утреннее одевание богини на дворе небольшого храма в прозрачном воздухе на фоне голубовато-серых холмов, таких же, как эти, – Даярам показал на тонувшие в знойной дымке горы Виндхья. – На картине вдали снеговые вершины, а в узких долинках у храма – пирамидальные кипарисы. Одинаковая радость разлита в природе и гибких, прекрасных, полуобнаженных телах Парвати и ее прислужниц. И вся картина в ее светлой гамме красок звучит как утешение.
– О, я почти вижу ее! – воскликнула Тиллоттама.
– Женщины там очень похожи… на вас. Особенно смуглая девушка, стоящая с подносом справа.
– Я не видела картины и не могу судить, – чуть недовольно поморщилась Тиллоттама.
– И не только на той картине. Здесь недалеко есть изваяние девушки, которая могла бы быть вашей сестрой.
– Сестры бывают очень разные, – Тиллоттама искоса взглянула на художника.
– Вы не верите? – Даярам почувствовал легкое головокружение. – Вот он, этот храм, совсем рядом.
Тиллоттама озабоченно посмотрела на часы, потом решительно повернулась.
– Пойдемте, только очень быстро! – Она подошла к краю платформы и сказала несколько слов на урду своему провожатому.