– И черная пропасть заполнилась, – кивнула головой Леа, – но только как из книги. Я будто читала об этом и потом представила себе. Так что объяснения все равно нет!
– И бог с ним! Лишь бы ты стала прежней, дорогая! – Глубокая нежность в тоне Чезаре растрогала Леа.
Уже почти три месяца они в Индии. Сначала они поехали в институт парапсихологии в Ганганагаре, изучавший всякие непонятные психические явления. Но его директора – профессора Банерджи не оказалось. Он был в России, в Москве, а в институте осталось всего двое сотрудников. Остальные пять человек разъехались на каникулы с наступлением гарми – жаркого времени года. Итальянцы вернулись в Бомбей и приехали сюда, в Лонавлу, в институт йоги, основанный известным свами Кувальянандой. И здесь не нашли разгадки заболеванию Леа, но успокоительное внушение помогло ей обрести прежнее душевное равновесие. Чезаре еще больше укрепился в убеждении, что виной всему была черная корона, однако осторожно высказанные им предположения не нашли никакой поддержки ни у парапсихологов, ни у ученых Лонавли. Чезаре понял, что попытки раскрытия человеческой психологии «из самой себя», без наблюдения природы, лишили эти умозрительные изыскания той прочной основы сравнения и эксперимента, какой обладает пока еще медленно ползущая в области психологии европейская наука. Художник начал мечтать о встрече с широкообразованным европейским ученым типа энциклопедистов, каких с каждым годом меньше становится на земле.
– А я знаю, о чем ты думаешь, Чезаре! – воскликнула Леа. – Ты вспомнил Ганганагар. Правда?
Чезаре утвердительно кивнул.
– Странный маленький городок на окраине пустыни, – сказала Сандра. – Немыслимо жаркий уже в мае, с ветрами и пылью.
– Почему же странный? – хмыкнул Чезаре.
– Потому, что в нем есть свое очарование. Малолюдье, близость пустыни, вечно шумящий ветер делают Ганганагар каким-то, ах, как бы сказать…
– Безвременным!
– Да, вернее, вневременным.
Сандра сказала:
– В таких городках жили протоиндийцы и подданные Александра Македонского. Наверное, это чувство связи с прошлыми веками и есть странность города. У нас в Калабрии или Апулии есть такие места. На мысе или плато над морем стоят развалины античного храма, всего шесть-семь колонн, кое-где прикрытых плитами фронтона. Сухая и жесткая трава грустно шелестит под ветром, так же как и тысячи лет назад. Наедине с беспредельным морем, облаками, горячим светом солнца приходит чувство, что все это родное, близкое, мое. И я сама принадлежу этой бесконечности прошлого и грядущего, сошедшихся на тонкой грани, и эта грань – я. Иначе не умею объяснить. А потом – пройдешь совсем немного и рядом шоссе с бешено мчащимися машинами. Где-то в высоте ревет большой самолет. Тогда несколько минут смотришь на все это со стороны, как будто пришел из другого мира, и все такое четкое, запоминающееся, свежее.
– Сандра, я знаю это чувство, – сказала Леа, – помните, мы проехали Суратгарх, государственное хозяйство на земле орошенной пустыни. Тракторы, будто боевые слоны, фонтаны водяных брызг из этих вертящихся поливалок, запах свежей зелени! И ведь всего пять лет, как русские взялись помочь сделать это хозяйство!
– Да, взяли и отрезали кусок пустыни. И стала земля как сад!
– Ладно, переживаний у нас в этом путешествии хватит на всю жизнь. Мы, кажется, начали обсуждать, что делать дальше.
– Наш практический опекун и босс сахиб Пирелли не велит вдаваться в лирику, – рассмеялась Леа, – давайте о деле. Я здорова, как… как тигр!
– Положим – тигрица!
– Что ж, титул неплох! – Леа, сделав прыжок, оказалась на перилах веранды.
– Леа, сумасшедшая, – ахнула Сандра, – так недолго грохнуться в сад!
– Ничего не случится. Я всегда славилась мгновенной реакцией и координацией. Чезаре прав: я хищная кошка!
– Никогда не утверждал этого!
– Пусть так! Но суть в том, что я здорова, и нечего меня больше таскать по психиатрам, даже индийским. Кончено! Пора нам убраться отсюда, из этого скучнейшего курорта.
– Согласен, уедем. Мы с Сандрой не теряли время даром, особенно Сандра, она стала знатоком древнего искусства Индии.
– Обычная для художника склонность к преувеличениям, – лениво повернулась к Чезаре Сандра, – правда, я увидела много интересного, так много, что поняла, насколько узко наше историческое образование. Без Азии мы не можем претендовать на полноту понимания истории человечества и искусства.
– Чемодан набит исписанными тетрадками, – улыбнулся Чезаре, – и все вам мало. Даже амазонки забыты, кто-то клялся писать о них книгу!
– Положим, у тебя самого тяжеленная связка альбомов – о тех же храмах и музеях, что тетрадки Сандры, – вступилась за подругу Леа, – вы отдавали меня на растерзание лекарям, а сами…
– Не жалуйся, дорогая, ты упустила не так уж много. Но куда же теперь? Может быть, в Мадрас, этот центр южноиндийской культуры?
– Хорошо! – радостно всплеснула руками Леа. – А оттуда давайте поедем в Шантиникетан – Тагоровский университет искусства, где учат в тени деревьев парка, как в древности. Плохо только, что будет жарко.
– Если устанем, уедем на север, мы там еще не были, хотя бы в Дели.
– Что ж, план готов. Только как Сандра? Может быть, она придумает другое? Почему ты молчишь, ученый искусствовед?
Сандра полулежала в плетеном кресле, задумчиво глядя на пустынную и знойную улицу. Слова Чезаре о забытых амазонках заставили ее мысленно перебрать впечатления от пребывания в Индии. Нет, ей повезло. Если думать о серьезном историческом исследовании гибели женского главенства – матриархата, то нельзя обойтись без Древней Индии.
Важная черта ее философии – это признание активного начала женским, а пассивного – мужским. «Шакти» – слово, буквально означающее энергию – женское начало, и ему поклонялись в образе Деви, божественной матери, Кумари – девушки или Кали – разрушительницы зла. Сандра видела во многих храмах изображения Кали, несущейся на битву с демонами верхом на львиноподобном чудовище. И всегда за ней мчались, размахивая палицами, ее верные сподвижницы йогини – амазонки Индии. Лучшего подтверждения догадкам Сандры нельзя было найти.
Дравиды проявили глубокую мудрость, рассматривая женщину как огонь жизни, пробуждающий, направляющий и формирующий стихийные силы природы, и как мать – защитницу от зла, дающую мужчине покой, воспитывая и указывая путь к прекрасному и доброму. От такого представления о женщине не откажется сейчас ни один культурный человек Востока или Запада.
Больше трех тысяч лет назад люди достигли зрелого понимания красоты тела. Созданный ими древний идеал сильного тела распространяется от Средиземного моря до долины Инда. Это культуры Крита, Финикии, Мохенджо-Даро, Анау. В этой климатической полосе – наилучшие условия жизни. Раньше, чем во всех других странах, здесь появляются поселения или города с самыми удобными домами, с канализацией, банями, ваннами. Не гигантские храмы, пирамиды, дворцы – нет, общественные поселения. Тогда, в последнем тысячелетии до нашей эры, у культурного человечества началась полоса наибольшего здоровья здесь, в Индии, существовавшая и в первые десять веков современной эры.