– Только не плачьте, – попросил Грушин мрачно. – Когда при мне плачет женщина, на меня нападает столбняк. Отдайте штаны и ждите меня здесь.
– Дима, миленький, простите меня, но я не хочу оставаться у вас. Я хочу домой. – Она поднялась с кровати и протянула ему ремень с тяжелой пряжкой. – Я уеду в Орехов вечерним поездом. Мне надо на вокзал.
– Уверен, с отъездом вы слишком торопитесь.
Люба посмотрела Грушину прямо в глаза и спросила:
– У меня есть шанс отговорить вас идти к Астраханцеву?
– Ни малейшего.
– А у вас нет шансов отговорить меня ехать домой. Сумка собрана, чувства сжаты в кулак. Я готова к отправке.
– Ну, раз вы так настроены… Я вызову для вас такси. – Грушин достал мобильный телефон и уже начал нажимать на кнопки, но Люба остановила его:
– Не смешите меня, до вокзала одна остановка на автобусе. А лучше я пешком дойду, у меня сумка легкая.
– Уверены?
– Абсолютно.
– Хорошо, тогда выйдем вместе, – сдался Грушин. – Обещайте, что вы позвоните мне, когда доберетесь. У вас есть номер моего сотового?
– Нет. Если бы у меня был номер вашего сотового, я бы не стала метаться между двумя домами, а просто позвонила бы вам.
– Почему Лена не дала вам мой телефон?
– Она обещала прислать его эсэмэской, но, видно, позабыла.
– Ваш номер она мне тоже не дала. Глупая женская забывчивость, – раздраженно заметил Грушин.
– И не менее глупая мужская невнимательность, – парировала Люба. – Вы не попросили мой номер сами.
– Не попросил. Тогда я был стыдлив и робок.
– Когда это – тогда? – удивилась Люба. – Речь идет о нескольких днях.
– За несколько дней много чего может произойти, – пробормотал Грушин и предложил: – Давайте хоть теперь обменяемся телефонами.
Они принялись диктовать друг другу свои номера. Завершив манипуляции с мобильником, Люба потребовала:
– Только обещайте, что вы не скажете Астраханцеву, где я. Даже не вздумайте меня обсуждать. И рассказывать про то, что я вам тут говорила.
– Ладно-ладно, – ответил Грушин.
– «Ладно-ладно» меня не устраивает. Тут моя судьба решается, а вы так легкомысленно обещания раздаете.
– Клянусь, – торжественно произнес Грушин, встав по стойке смирно. – Клянусь, что не скажу Астраханцеву, что вы поехали домой. Кстати, что он собой представляет?
– Он лжец, – процедила Люба, и тут же лицо ее распустилось, расслабилось, взгляд засахарился, губы раздвинулись в мягкой улыбке. – Он чудесный вообще-то…
– Простите, что спросил, – дернул уголком рта Грушин. – Я понял: он подлец, которого вы любите.
– Я не говорила, что люблю его! Как я могу его любить, если мы только вчера познакомились.
– Вы прямо как я, – изумился Грушин. – Еще сегодня утром я тоже проявлял чудеса глупости. Я так обидел Люду своими пассажами, что она просто обязана была сбежать от меня. Даже без постороннего вмешательства.
– Да кто такая Люда? Может, расскажете?
– Женщина. Необыкновенная! Она вчера позвонила в дверь, поздоровалась и назвала меня по имени. Я принял ее за вас. Думал, просто не расслышал чего-то. Люба и Люда – очень созвучные имена.
– Это происки Астраханцева, я чувствую. – Люба хлопнула себя ладонью по коленке. – Он все замутил. Только не представляю, зачем ему это потребовалось.
– Мне кажется, он принял вас за Люду, – начал строить версии Грушин. – А потом, когда во всем разобрался, побоялся сказать правду. Тем более он женат. Как бы вы отнеслись к такому повороту дела? Если бы он раскрыл карты?
Люба молча смотрела на него. Без слов было ясно, что она отнеслась бы к такому повороту отрицательно. Наличие жены всегда плохо сказывается на самочувствии женщин, питающих некие надежды.
– Все равно, – упрямо сказала она. – Астраханцев должен был выяснить отношения, стоя со мной лицом к лицу. Рассказать все с самого начала, объяснить…
– Возможно, вы сбежали слишком поспешно, – предположил Грушин. – Мне кажется, вы довольно впечатлительная натура.
– Станешь впечатлительной, когда тебе больше тридцати, а у тебя нет за душой ни одного приличного романа. Ну что, готовы к выходу?
– Готов.
Они вышли из дому плечом к плечу с одинаково решительными лицами. Бодро прошли по двору, чеканя шаг. Люба старалась не частить, чтобы не сбиваться с ритма. Она не дала Грушину нести свою сумку и возле автобусной остановки резко затормозила.
– Ну, что ж…
Они встретились глазами и, подчинившись внезапному порыву, обнялись, похлопывая друг друга по спине, вздыхая и приговаривая, что все будет хорошо, надо только держаться.
– Я вам обязательно позвоню, – пообещал Грушин. – Мне жалко, что у нас ничего не получилось, но зато вместо жены я обрел друга.
– Я тоже. Станем перезваниваться. Конечно, если вы отыщите Люду, звонить часто не получится, потому что она обязательно будет вас ревновать.
– Думаете? Это было бы хорошо. Пожелайте мне найти ее.
– Желаю от всего сердца. Да! Постарайтесь не убивать Астраханцева. Хотя, конечно, он заслуживает самой страшной казни.
Люба улыбнулась, в ее глазах расцвели фиалки. Как раз подошел автобус, и она забралась в него, отчаянно махая рукой из окна. Грушин стоял и смотрел, как автобус растворяется в загустевших сумерках. Ему было отчего-то грустно и хотелось истово жалеть себя.
Возле него затормозил пробегавший мимо пес. Сначала он обнюхал брючину Грушина, а потом встряхнулся, весело гавкнул и побежал дальше, заманивая неторопливо бредущего за ним хозяина в большой сквер. Глядя на пса, Дмитрий тоже решил встряхнуться. Чего это он раскис? Есть шанс, что Астраханцев отлично знает Люду и все еще можно как-то поправить. Главное, отыскать ее, и уж тогда… Больше, он не будет мямлить, не будет громоздить всякую умозрительную чушь, вместо того чтобы прижать эту женщину к себе и никогда больше не отпускать.
На самом деле все оказалось столь очевидным, что Грушину хотелось надавать самому себе подзатыльников. Как он мог быть таким слепым? Столько лет он прятался в своем панцире, отвергая любовь просто потому, что боялся ее, боялся не соответствовать каким-то там идеалам… Надо было действовать, нужно было бросаться в любовь, пробовать ее на вкус, разрешать себе любить и быть любимым. Встречаясь с женщиной, нужно было слушать сердце, а не копаться в себе, как археолог в кургане…
И вот теперь, когда он вдруг все понял – понял благодаря одной-единственной женщине! – она сбежала от него.
Грушин подошел к подъезду дома номер десять и задумчиво посмотрел на кодовый замок. Словно по волшебству дверь открылась, и из нее на улицу выкатилась сухонькая старушка в пуховой шали, наброшенной на плечи.