Взял он участок, и началось. Строительство дома, как водится, растянулось на годы. Деньги у него вроде были – и от начального капитала с продажи квартиры оставалось, да и за время учебы в Питере и работы с Петровичем в его кузне Клим поднакопил немало, но всем известно, кто сталкивался, что такое стройка – огромный пылесос денежных средств, улетающих с поразительной быстротой. Тем более что в приоритете вложение в развитие и становление бизнеса, вот и затянулась эта история с домом.
Ничего, сдюжил. К тридцати трем годам и бизнес наладил, и дом построил, и деревьев с десяток посадил на участке и возле кузни.
Что-то он совсем в воспоминания забурился – подумал, как опомнился вдруг, Клим. А казалось бы, Устюгов простой вопрос задал, а его вон как зацепило и потащило в воспоминания глубокие, переживания, или это так Степан Акимович его парком приголубил, что разморило душевно?
– Подумал я, – попробовал ответить Клим на вопрос Всеволода Ивановича, когда они, разнеженные, распаренные, сидели в предбаннике и потягивали вкуснейший бодрящий холодненький травяной настой с еле уловимой освежающей ноткой мяты и чабреца, – над твоим вопросом, Всеволод Иванович.
– Ну-ну, – оживился необычайным интересом историк. – Расскажи.
– В профессию кузнеца с детства приходят, от отца сыну знания-умения передают. И в детстве уже видно и понятно, кто к профессии склонность и талант имеет, а кто нет. А я впервые в кузницу попал в двадцать лет и молот первый раз в руки взял. Да только случилось что-то со мной в этот момент, точно вдруг понял, что это мое. Почувствовал, словно дома оказался. Долго, долго шел и наконец домой попал. Вот как-то так. И еще один момент, – он отпил настой из большой глиняной кружки, посмотрел на мужиков, внимательно его слушавших, и закончил мысль выношенную: – Мне очень повезло, что рядом в тот день оказались два замечательных мужика, и оба уникальные кузнецы. И они сразу увидели во мне что-то, разглядели. Мне просто повезло, и все.
– Ну а как же дорога в профессию? – спросил Костромин. – Понравилось и как дома оказался – это одно, а как и когда понял, что это дело всей жизни, призвание?
– Да так же, как все, – пожал плечами Клим. – Как ты, Павел Евгеньевич, как вон мужики, как все: чувствуешь, мое, созвучно все в этом деле с тобой, как поете вместе ты и работа твоя. Не умею я словами, мне делами проще. А дорога в профессию, думаю, тебе не хуже меня известна: пахота без поблажек и просвета белого, терпение и упертость, вот и вся дорога. Ну, и радость особая, когда что-то получается. Про это ты, думаю, лучше меня знаешь, вон какую вы здесь этническую красоту сотворили.
– Это да, – довольно подтвердил Костромин и спохватился, вспомнив о хозяйских обязанностях. – Ну что, мужики, с баней закругляемся и по домам, вечерить и к празднику готовиться, а к закату милости просим всех к реке, начнем гулянье. – И обратился персонально к Ставрову: – Тебе, Клим Иванович, рассказать, что и как у нас здесь будет происходить, и вообще о празднике?
– Нет, – улыбнулся, отказываясь Ставров, – у меня личный экскурсовод-проводник.
– А-а, – понимающе кивнул Павел Евгеньевич. – Поленька под свою опеку взяла.
– Да, – подтвердил Клим, – извини, Павел Евгеньевич, но как она рассказывает, мне нравится больше.
– Еще бы! – хохотнул Костромин. – Ты бы слышал, как она сказки детям рассказывает! Словно заговаривает всех, заколдовывает. Начнет перед двумя-тремя детишками говорить, а к ним тут же другие подтягиваются и взрослые за ними. А она шаманит! Голосом такое вытворяет и мимикой лица, жестами помогает, да еще выдумывает по ходу, дополняет от себя красоты всякой. Прямо туда и проваливаешься, в ее рассказ. Детям никакие гаджеты и телевизоры не нужны.
– Во-во! – подхватил Устюгов. – Однажды зашел в красную избу за бумагами по строительству, а она сказку там рассказывает детям. Я и притормозил, прислушался, да так про Серого Волка и прослушал все до конца, вместе с детьми чуть не принялся требовать еще, а меня у дома строители стоят и ждут. Все на свете забыл!
– Поленька у нас кудесница. Однажды в экспедиции застряли мы в одном селе из-за морозов, да еще и свет пропал. Порвало провода ураганом, так она два дня детишкам и взрослым сказки разные и книжки рассказывала, полдеревни в красной избе как зачарованные сидели и слушали, и чуть не плакали вместе с детьми, когда свет дали и нам пора было уезжать. Вообще умница великая и талант необыкновенный, уникальный, – и похвалил Костромин ученицу, и вроде как предупредил Ставрова, мол, под присмотром девочка. Не шали.
Все, что предназначалось ему, Клим услышал, усмехнулся совсем легко и чуть-чуть кивнул: понял, мол, вашу непрямую речь.
А предмет их разговора стояла у забора и болтала с какой-то незнакомой женщиной, видимо, хозяйкой этого дома и бани.
– Ну, Полина, – спросил Клим бодряком живеньким, подходя к девушке, – что у нас далее по программе?
– Далее мы идем вечерять, – тихонько рассмеялась она его наигранной бравурности. – То есть ужинать. А потом в луг, плести венки и пояса и петь подготовительные песни. Вам очень идет эта одежда. Удобно? – спросила она лукаво.
– Очень, – честно признался Клим.
На сей раз большой стол вынесли во двор и уже накрыли. Мест за столом стало больше, ждали гостей, как пояснила ему Полина, и показала, куда садиться. Оказалось, как и прежде, Клим самый почетный гость за этим столом и его место напротив хозяина. Клим подошел к мужчинам, стоявшим чуть в сторонке в ожидании, когда женщины объявят полную готовность к трапезе. И они продолжили банный разговор, только теперь про Устюгова и как у него все-таки получилось наперекор всем обстоятельствам сотворить такое чудо – создать эту живую историческую площадку.
Женщины пригласили к столу, принялись рассаживаться, тут и гости подоспели, родственники хозяев из-под Тулы приехали специально на праздник. Представили им Клима, и, пока родня шумно обнималась, здоровалась-целовалась, с детьми тетешкались, Полина придвинулась к Ставрову поближе, наклонилась к нему и принялась объяснять.
– Сейчас надо есть в запас, – обдавала она своим горячим дыханием его скулу, так, что у него мурашки по позвоночнику побежали. – Без спешки, но и не засиживаясь. Потому что гулянье продлится всю ночь, а следующая трапеза состоится только на рассвете, тогда столы накроют прямо возле реки. Я бы рекомендовала вам начать с легкой закуски: постные голубцы с грибной подливой, горох с заправкой. Это вкусно. А потом я вынесу пирог. И хоть и пост, но мы решили, что надо сделать рыбник.
– Ваш рыбник, который хвалила Алина? – уточнил Клим.
– Мой, – улыбнулась задорно она. – Вернее, он не мой, это рецепт одной замечательной женщины, Агафьи Кузьминичны. Она живет в деревне прямо на берегу Енисея, мы там были в экспедиции. Она меня многим интересным блюдам научила и другим народным приметам и вещам: например, шушукать в доме и семье – это как заговаривать от неприятностей всяких. А рыбник – это уникальный пирог. Во-первых, он готовится только в русской печи, я пробовала в духовке обычной, получается, и даже вкусно, но совсем не то. Совсем! Он ставится прямо на угли, при определенном их прогорании, и закрывается в печи. А во-вторых, он делается только из налима. Это уникальная рыба, и ловят ее зимой на живца, и не только леской, а и голыми руками, в любой мороз, выбрасывают на лед возле лунки, и она сразу замерзает. Налимов, как дрова в предбанниках, складывают, и всю зиму эта рыба всех спасает: и собак охотничьих ею кормят, да и сами едят. А у меня налим есть! Мне зимой привезли в подарок несколько «дровишек». Ой, – спохватилась вдруг она, – вы меня, Клим, останавливайте, я про наши экспедиции могу часами рассказывать.