Папа пытался ей что-то объяснить, тряс за плечи, но Полина уже ничего не слышала, только твердила, что не хочет, плакала и мотала головой.
И тогда он залепил ей пощечину…
И Полинка замолчала и замерла в шоке. А отец резко притянул Полю к себе, обнял и громко, четко, буквально по слогам сказал:
– Ты никогда такой не станешь! Она не твоя родная мать!
– Что?! – захлебнулась потрясением Поля.
Папа отстранил ее от себя, удерживая руками за предплечья, и повторил еще раз:
– Катя не твоя родная мать. Она твоя мачеха.
– А ты?! – беззвучно заплакала Полинка, не отдавая себе отчета, что плачет и не вытирает слез.
– А я твой родной отец.
– А настоящая мама?
– Она умерла, когда тебе был годик. От сепсиса. От заражения крови, – очень сухим голосом говорил он.
– Это я ее убила? – страшным шепотом спросила она.
– Нет, что ты, родная, – снова прижал ее к себе папа и заговорил совсем другим тоном, мягким, любящим: – Она порезалась и занесла инфекцию. Мы не обратили сразу внимания, когда воспалилось, помазали йодом, а когда стало сильно болеть, обратились в больницу, они обработали рану, но оказалось поздно, она занесла какую-то сильную инфекцию. И уже ничего нельзя было сделать, и никакие антибиотики не помогли.
– Как ее звали?
– Юленька. Юлия Павловна.
– А ее родители? У меня есть еще бабушки-дедушки?
– Нет. Юленька была поздним ребенком, и ее родители умерли, когда ты была еще совсем маленькая. Мы все вместе тут жили. Ты их просто не помнишь, хотя они очень тебя любили, баловали. Но не смогли пережить смерть дочери.
– Но почему вы мне никогда не говорили про нее? – поразилась Полина. – Почему я не знала, что у меня была другая мама?
– Сначала не хотели травмировать твою детскую психику, – ответила вместо отца бабушка Аня, – а потом вы так дружно жили, что мы решили не усложнять твою жизнь, рассказать обо всем, когда ты станешь взрослой.
Полина высвободилась из отцовских рук, посмотрела на всех троих и снова беззвучно заплакала.
– Вы понимаете, что я с двенадцати лет больше всего боялась, что стану такой же, как она? Понимаете? – обвиняла она их. – Я все эти шесть лет прожила в ужасе, что со мной случится такая же беда! Решила, что никогда замуж не выйду и детей рожать не стану! Я так боялась себя такую! Встречаться с парнями боюсь! Я даже оставаться с ними наедине боюсь!
Папа рванулся к ней, снова обнял, прижал к себе, погладил по спине и успокаивал:
– Тише, тише, маленькая, – и гладил, гладил ее по спине и тихонько покачивал. – Все наладится. Все у нас будет хорошо, – и быстро распорядился: – Мам, дай ей водички и капель каких-нибудь.
– Да, да, Андрюша, – засуетилась бабушка и побежала на кухню.
– Ты поплачь, но без горечи, – говорил он Полине убаюкивающим голосом, – отпусти обиды, доченька. Мы с тобой переберемся в другую квартиру. Поживем вдвоем. Все у нас наладится.
– А как же она? – глухо в его грудь спросила Полина.
– И Катю не бросим, присмотрим, – пообещал папа. – Но жить с ней больше не будем.
Водички, принесенной бабушкой, Полина попила и капли в рюмке тоже выпила все махом, без возражений. Постояла еще так с папой и заявила вдруг:
– Я салата крабового хочу и утку, – напомнила всем про забытое угощение она.
И обе бабульки засуетились вокруг внучки, обрадовались, все пошли в кухню и устроились там за столом, кормили Полину и смотрели на нее втроем жалостливо и одновременно умиротворенно, а бабушка Тома украдкой вытирала слезы.
Полина поела и заснула прямо за столом, с вилкой в руке. Откинулась на спинку стула и уснула. И проспала сутки.
А когда проснулась, они с папой сложили вещи и на первое время переехали к бабушке Ане. Мама начала их искать – через неделю: до этого дома не появлялась, на звонки не отвечала. А когда появилась, принялась звонить всем с утра до вечера, приходила, умоляла папу, опять каялась и становилась на колени.
Андрей Олегович поговорил с женой и предложил единственный возможный вариант – он кладет ее в больницу на серьезное лечение. Хотя и он, и обе бабушки уже прекрасно понимали, что все это бесполезно. Катя себя больной не считала и откровенно не понимала, о каком лечении идет речь. И уж тем более отказывалась ложиться в клинику.
Все. Без вариантов.
Один раз Андрей Олегович привел Полину в клинику неврозов к тому самому врачу, что лечил маму. Специально привел, чтобы доктор ей обстоятельно и подробно объяснил, что с его пациенткой происходит. И тот объяснил:
– Это тяжелое заболевание, эндорфинная зависимость, встречающаяся крайне редко. И увы, да, как правило, передающаяся по наследству. Дело в том, что когда человек находится в эйфории, у него вырабатывается так называемый гормон счастья, эндорфин, который и дает ощущение блаженства, радости. Как правило, больше всего такие гормоны вырабатываются во время секса, потребления вкусной еды, от любви к партнеру и от наркотических средств. У вашей же мамы, скажем так, сбой программы. Она испытывает огромное счастье, когда участвует в страстных отношениях с мужчиной, это целый букет: постоянный, безудержный секс, страстное влечение партнеров друг к другу и, как ни удивительно, ревность, скандалы, даже драки и примирения, главное, чтобы эмоции, чувства кипели, зашкаливали. Но как только она охладевает к партнеру, он ее больше не интересует и нужен другой объект. Так вот это практически не лечится. Вернее, мы, конечно, можем это излечить, но серьезным медикаментозным путем, в клинике. Можем без стационара сдерживать обострения постоянным приемом препаратов, но, во-первых, согласится ли больная их принимать, а во-вторых, кто будет следить за регулярным приемом лекарств. К тому же они имеют побочные эффекты. Одно могу четко рекомендовать: раз она категорически отказывается лечиться, ни в коем случае не жить рядом с ней, сама сгибнет и вас угробит. Контролируйте, помогайте, но издалека. А лучше оставьте в покое. Возможно, что болезнь отступит.
Как вам диагноз и совет врача?
А выбор-то какой? Либо она сама себя сведет в могилу, либо ее насильственно запихать в психушку, может, и залечат до овощного состояния.
Папа предложил бабушке Томе переехать и жить вместе с дочерью, но бабуля наотрез отказалась:
– Я Богу молиться буду, поклоны бить, свечки каждый день ставить за Катино и ваше здравие, но жить вместе – ни за что. Как я смогу смотреть и пережить то, что она творит с собой, и понимать, что не способна помочь. У меня же сердце сгорит. То, что ты, Андрюша, столько терпел и спасал Катю, так тебе памятник поставить надо, великий и святой ты мужик. И правильно решил уйти сейчас – надо и о себе, и о дочери позаботиться. Пусть она одна, как хочет и как может. Только вы ее совсем уж не бросайте.