– Не смей! – опять пришел он в ярость.
– Я не про Лену, я про ваши с ней отношения!
– О мертвых – либо плохо, либо ничего! – зарычал он.
– Я ничего плохого не собираюсь о ней говорить! – с раздражением произнесла Оля. – Но… разве ты не хочешь подумать о своей жизни, не хочешь понять – что это было, почему? Нельзя говорить плохо о мертвых – но разобраться в собственной жизни, сделать какие-то выводы – можно.
– Так… ладно… – задыхаясь, пробормотал он. – Попробуем оценить мою жизнь. Что у нас с Леной было не так?
– Вы оба зависели друг от друга. Болезненные, странные отношения… Она не работала, ничего не делала, ты позволял ей все и ничего от нее не требовал. Она, как ты сам признался, находилась в пучине своих фобий и комплексов. И ты не помогал ей, ты поддерживал ее в этом подвешенном, овощном состоянии…
– Оля!
– Да. Ты не хотел видеть ее проблем. Потому что тебе было удобно. Тебя же одного любили! Ты центр земли и пуп вселенной!.. – глядя ему прямо в лицо, выпалила Оля.
– Ты ужасный человек. Ты чудовище.
– А ты трус. Да, вот еще что, – нахмурившись, продолжила она. – Ты два года сидишь без работы. Я бы такого мужчину, бездельника, даже не рассматривала как кандидата в мужья. И дело не в деньгах вовсе. Да, пусть ты не беден, пусть ты, как это называют, рантье, но ты – никто. Нет смысла в твоем существовании… Вот! Ты доволен? Я все сказала.
Она повернулась, пошла к дому. Судя по решительной, твердой походке, Оля собиралась предпринять нечто. Например, она решила уйти.
Денис догнал ее в два прыжка, развернул и опять прижал к себе.
– Денис, послушай…
– Нет, молчи. Только молчи. Когда ты говоришь, ты все портишь. Молчи, ладно? – Он поднял ее лицо за подбородок, прижался к губам.
Первое мгновение – словно взрыв. Да, ощущения были такие, словно внутри взорвалась петарда и вынесла наружу мозги, внутренности… Малиновыми искрами наполнила оставшееся пространство.
Денис целовал Олю и не мог остановиться.
Оказывается, человек не властен над собой. Есть сила, которая сильнее доводов разума, опыта, прежних привязанностей…
Как ни странно, но Оля отвечала на его поцелуи. Она обнимала Дениса за шею и покорно подставляла ему губы. Хотя нет, не покорно. Похоже, дело в том, что и Ольга собой не владела в этот момент. Она не собиралась целовать Дениса, но была не в силах сопротивляться желанию.
Солнце уже не пекло, оно обжигало…
Денис подхватил Олю на руки, понес дом.
Захлопнул за собой дверь в спальню, положил Олю на свою кровать.
Молодая женщина лежала закрыв глаза, затаив дыхание – словно собиралась нырнуть.
Денис сел рядом, осторожно стянул с нее сарафан. Под ним – тонкие кружевные трусики и такой же верх… Это просто ткань, это обычное кружево – но почему вдруг стало трудно дышать?
Он снял и белье с нее – Оля поворачивалась, повинуясь его прикосновениям, приподнималась, сгибала ноги… Сам разделся, лег пылающей щекой ей на живот. Не хотел торопиться, хотел растянуть каждое мгновение.
Олина покорность – это на самом деле ожидание от него ласк.
Она вздрагивала, когда Денис прикасался к ней, и едва слышно стонала сквозь сжатые зубы. Потом вдруг широко открыла глаза – и они показались Денису абсолютно светлыми, почти белыми, и обвила руками его шею.
Почему-то он краем сознания вдруг представил двух змей, лежащих на солнце. Змеи сплелись телами, свились кольцами и тягуче переворачиваются, пытаясь прижаться друг к другу еще сильнее, завязаться в узел, намертво.
Так и они с Олей сейчас при свете яркого июньского солнца, льющегося из открытого окна, сплетаются руками и ногами в единое целое, и чем сильнее, тем острее ощущения.
Жарко. Невозможно. Сильно. До упора.
Узел был завязан и натянут. Натянут до разрыва, до невозможного… И только тогда было поймано наконец их общее желание. В тот момент, когда они стали единым целым, Оля прошептала едва слышно, бессознательно:
– Да.
Стянуты, связаны одной веревкой, содрогаются и корчатся, пытаясь теперь разорвать путы… На некоторое время Денис потерял ощущение времени и пространства. Словно выпал из реальности.
Пришел в себя тогда, когда неведомая сила отпустила его, предварительно выжав, выкрутив, опустошив, и только тогда он выдохнул с величайшим облегчением:
– Да…
Жужжание пчел за окном, треск кузнечиков. Порывы прохладного ветра шевелили занавеску…
Обнявшись, почти прилипнув друг к другу, Денис с Олей лежали так довольно долго, не в силах пошевелиться, не в состоянии произнести ни слова.
Наконец Оля пробормотала:
– Пить хочу.
Он встал, сходил на кухню за водой, протянул стакан.
Ольга села, взяла стакан в ладони. Полусогнутые ноги с круглыми ровными коленями, узкими щиколотками. Тонкая талия, изящные руки. Сейчас, обнаженной, полулежа, Оля казалась выше ростом, что ли. Она напоминала фарфоровую статуэтку…
Она была прекрасна.
Денис поставил пустой стакан на столик рядом, лег рядом с Олей, обнял ее.
– Не надо. Мне жарко, – пожаловалась она.
– Молчи, – сказал он и поцеловал ее в плечо.
– Ну здрасьте… – устало, капризно произнесла она. – Овладел мной и теперь рот мне затыкает: «Молчи, дескать, женщина!»
Он засмеялся, опять поцеловал ее. Как хорошо, что она не стонет притворно, не ломает руки: «Ах, что мы наделали!» Она еще в состоянии иронизировать, оказывается.
– О чем вы еще говорили с Натальей? – спросил Денис.
– Что? А… Она, ты знаешь, дико обижена, что Сергей отказался от совместных родов. Как я поняла, Наталью до сих пор угнетает то, что он был с ней недостаточно ласков. Эмоционально глух то есть…
– И ты все равно собираешься «взамуж» за эмоционального инвалида? – съехидничал Денис.
– Да, собираюсь, – фыркнула Оля. – Ой, хотела спросить… Ты же врач. Вот и скажи мне как профессионал. Мужчина действительно становится импотентом, если присутствует на родах жены?
– Не факт. Вообще, на этот вопрос нет однозначного ответа. Кому-то, со слабой психической конституцией, присутствие на родах вредно, кому-то – нет, и наоборот. Все зависит от человека, все индивидуально. Лично я бы не прочь присутствовать.
– Да-а?!
– А что? Я бы хотел контролировать процесс. Чтобы быть уверенным в том, что моей жене и ребенку не навредят, что им оказывают квалифицированную помощь.
– Ты же ненавидишь детей!
– Я не ненавижу детей, но мне они безразличны. И вообще, я чисто теоретически… Слушай, Оля, ты о чем? – возмутился он. – Мне кажется, этот разговор как-то не очень – в данной ситуации…