Бросив на койку книгу, я отправился в операционную. Качка становилась все более свирепой, и я подумал, что стоило бы закрепить все, что может улететь со своих мест и разбиться. К счастью, лазарет оборудовали с умом: бойлер был закреплен намертво, стол и шкафы также крепились к полу на винтах, а весь инструмент укладывался в специальные рундуки. Следовало позаботиться лишь о лекарствах, многие из которых я хранил в склянках на полках стенных шкафов. Рассовав их по деревянным коробкам, которые, в свою очередь, крепились каждая в своем гнезде, я облегченно вздохнул и вернулся в каюту. Моя печурка была приделана к переборке, так что бояться за нее не стоило, нужно было лишь прикрыть решетчатую дверцу.
Ступив в качающийся круг света подвешенной к потолку лампы, я содрогнулся: за маленьким столом на танцующей границе тьмы сидела Ута. Она выглядела белой, как утренний снег, под глазами синели круги.
– Как ты здесь оказалась? – спросил я, не сразу осознавая нелепость своего вопроса.
– Мне плохо, – сказала девушка. – Я… я могу побыть у тебя?
– Тебя рвало? – понял я. – Ты не переносишь качки?
– Не в качке дело, – очень тихо ответила она. – Мне страшно.
– Страшно?.. Но разве «Брин» может потонуть? По-моему, мы способны пройти через тайфун…
– Нет, – она встала и перебралась на койку. – Я… просто боюсь. Боюсь каждого шторма, даже самого слабенького. Из меня плохой мореход… ложись, мы поместимся вдвоем.
С этими словами она сняла свою куртку, небрежно бросила ее на стул и потянула через голову толстую фуфайку. Недоумевая – я ожидал чего угодно, но только не этого, – я спрятал книгу в рундук у переборки, задул лампу и принялся раздеваться. Иллюминатор светился слабым серым пятном. Я увидел, как девушка избавилась от плотных вязаных чулок, и ее темный силуэт скрылся под моим меховым одеялом.
Кровать была невелика, но для наших узких тел ее хватало вполне. Коснувшись Уты, я ощутил, как она дрожит. Девушка повернулась ко мне, обхватила меня руками и спрятала лицо в моих волосах.
– Это ничего, Мат, – услышал я. – Это ничего, это пройдет…
– Может, тебе дать успокаивающее? – спросил я, чувствуя ее прерывистое, лихорадочное дыхание.
– Нет, со мной все будет нормально. Я только пригреюсь, и все, хорошо?
– Тебе так холодно? Зачем же ты разделась? – Я просунул руку под ее шею и плотнее прижал к себе.
– Нет, не холодно. Мне только страшно, и все… это пройдет. Со мной такое бывает. В детстве я всегда спала с няней, а потом…
– Замуж тебе надо, – вполне серьезно произнес я, стараясь не думать о том, что рядом со мной лежит почти обнаженная женщина.
Ута засмеялась – тихо, горько и обреченно.
– Ты хороший парень, Мат. Только слишком… слишком аристократичный.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что сказала… какая разница. Ты сделаешь большую карьеру, маленький мудрец. Скоро ты станешь полноправным посредником. Ты будешь плавать вместе с Эйно и упиваться своей значимостью… ты знаешь, кто из нас «филин»?
– Иллари, – не задумываясь, ответил я.
– Правильно… а как ты догадался?
– Ну не ты же. Методом исключения. И потом, его поведение выглядит еще более странным, чем у Эйно. Он исчезает на целые недели, потом возвращается в Лоер с какими-то людьми, и мы срываемся в очередное путешествие со стрельбой и погонями.
– Иллари не живет в Лоере. У него хватает своей собственности. Иллари был пиратом, большим пиратом – один из людей Эйно вытащил его из могилы.
– Из могилы? Это как?
– В самом прямом смысле этого слова. Его расстреляли у крепостной стены на острове Коог. Всех расстрелянных свалили в общую могилу, но Иллари оказался жив и сумел как-то выкарабкаться на дорогу. А по дороге ехал Хаазе, он потом утонул во время одного рейда… Иллари упал прямо под копыта его коня. Хаазе подобрал его, выходил и отвез к Эйно. С тех пор они почти неразлучны.
– Иллари не дострелили потому, что он был «филином»?
– Ты хорошо соображаешь.
– Почему же тогда о нем не позаботились сразу?
– Потому что шхуна не смогла подойти к берегу из-за шторма, и если бы рядом не оказался Хаазе, то наш старик Иллари отбросил бы копыта еще там, на грязной королевской дороге.
– Мне до сих пор непонятно одно: если Эйно мог найти себе любых головорезов, то чего ради было нанимать этих идиотских вельмож, которые только и делают, что заливаются ромом и играют в кости? Какой в этом смысл? Неужели они действительно такие уж замечательные бойцы, как рассказывают о себе?
– Ты совершенно не знаешь Пеллии. Десять лет назад одна-единственная бригада морской пехоты захватила с моря старинную крепость Кавур на юге Ханонго. Там было все: и артиллерия, и бочки с кипящей смолой – только все это было со стороны суши. А эти, как ты говоришь, вельможи, взяли крепость прямо со своих кораблей, взобравшись на неприступную скалу… Офицеров морской пехоты готовят с юношеских лет, каждый из них стоит двух десятков простых солдат. Если нам придется драться, ты поймешь, почему Эйно так стремился заполучить именно этих людей.
Ута замолчала. Мы лежали на качающейся койке, прижавшись друг к другу, и я ощущал, как все более ровным становится ее дыхание. В моей голове роились противоречивые мысли: я думал одновременно о загадочных «филинах», о наших наемниках и о том, что в Рашеро, если мне не изменяет память, правят жрецы главенствующего культа. В стране сотни монастырей, им принадлежат огромные земли и даже целые города. С другой стороны, если верить книгам, то к чужакам они относятся совершенно равнодушно. По-моему, у рашеров даже нет регулярной армии, это как-то связано с их верованиями. Что-то есть там у них такое, вроде того, что боги не позволяют держать оружие за хлеб, а вера в защите пока еще не нуждается.
Девушка, похоже, начала засыпать. Я осторожно перевернулся на спину – мне сон упорно не шел, несмотря на то, что качка стала тише, постепенно превращаясь в убаюкивающее волнение. Я лежал, глядя в потолок, и слушал: скрип снастей, шипение воды, тонкие, неровные завывания ветра и едва заметное дыхание Уты…
– Нам не следует долго маячить на побережье.
В густых, наполненных морским ветром сумерках голос Даласси прозвучал глухо, словно он говорил в тряпку. Я вздохнул и в последний раз обернулся – туда, где в миле от берега ясно вырисовывался черный силуэт «Бринлеефа». На корабле не было видно ни единого огонька, и он казался страшным, огромным призраком, поднявшимся из глубин океана.
Рокас подвел мне лошадь – крупную черную кобылу, уже навьюченную снаряжением и припасами в двух переметных сумах. Справа от седла в специальной кобуре торчал многозарядный кавалерийский карабин, на поясе у меня висели два магазинных пистолета. Я помассировал себе шею. После мучений с лошадьми, которых мы перевозили на берег больше трех часов, я чувствовал себя так, будто прошел через ритуальное побитие камнями. Спину у меня ломило, а плечи просто трясло… Сплюнув, я забрался в седло и оглядел наш маленький отряд. Наемники, стоило им покинуть безопасный корабль, сразу же перестали шуметь и валять дурака. Теперь это были суровые, до зубов вооруженные мужчины в теплых и удобных куртках из чертовой кожи, готовые идти сквозь чужую страну. Я слышал глухой лязг, – это они в последний раз проверяли, все ли на месте, и подгоняли ремни своих сумок и тюков. Ни единого лишнего слова, все шутки остались там, в холодном море. Мы выступали на северо-восток: впереди была ночь.