Ну, это папа говорит.
Посмотрим.
Но в новой школе всё же есть что-то хорошее — сцена. Не такая шикарная, конечно, как в Марнок-Хайтс, но тоже с бархатными кулисами и спецосвещением… И кое-какими декорациями… Там устраивают маскарад на Рождество, и летом, к концу учебного года, готовят спектакль. Мне Бугай рассказывал, потому что его сестра участвовала в постановках.
Я тоже постараюсь принять в них участие.
Обязательно.
Ещё прославлюсь!
Я просто счастлива.
А Гарнет нет. Она стала плакать по ночам, потому что боится одна ехать в школу-интернат. Но дело не только в этом. Она говорит, что больше не может не дружить со мной.
Я слушаю. Иногда у меня начинает пощипывать глаза, но в темноте можно. Она ничего не видит.
Открываю рот, чтобы много-много ей сказать. Но в тишине не получается. Не могу произнести ни слова. Прости.
Не понимаю, с какой радости я должна просить прощения. Гарнет сама виновата, что едет. Нечего было выпендриваться на вступительном экзамене.
Лучше бы на прослушивании постаралась! Тогда бы мы получили роли в фильме "Близнецы в школе Сент-Клер". Снимались бы вместе! Вместе.
Мы всё лето не общались.
Иногда это кажется странным.
Когда она уедет, будет ещё хуже.
Сегодня сестра последний вечер дома.
Роза приготовила курицу с жареной картошкой, любимое блюдо Гарнет, и испекла торт.
Мне она вкусных тортов не пекла.
Гарнет смогла проглотить лишь маленький кусочек.
Потом нам всем пришлось играть в глупые карточные игры, как в мультфильме "Снэп, или Счастливые семьи", притворяясь счастливой семьёй. Казалось, Гарнет вот-вот упадёт в обморок.
Но она не плакала. Даже когда мы пошли спать. По крайней мере, мне так показалось. Я залезла с головой под одеяло, чтобы ничего не слышать. Я почувствовала, что разваливаюсь. Пополам.
Притворялась и притворялась, что ничего особенного не происходит… Когда на следующее утро мы проснулись и Гарнет оделась в дурацкую новую форму, я поняла, что никогда в жизни мы не выглядели такими разными.
Роза пришла в нашу комнату помочь упаковать вещи и подготовиться к отъезду.
Я посмотрела на новую одежду сестры: пижаму, ботинки для игры в хоккей, другие вещи — все моего размера. Но не для меня.
И в первый раз по-настоящему обрадовалась, что мне не надо никуда ехать. Я бы очень испугалась, я знаю. Гарнет сильно разволновалась, и у неё расстроился желудок — ей пришлось несколько раз бегать в туалет. Пока она туда бегала, я схватила её ночную рубашку, которая лежала на подушке, и уткнулась в неё носом, как испуганный ребёнок в своё одеяльце.
Роза склонилась над чемоданом Гарнет, но, обернувшись, увидела меня.
Она ничего не сказала, просто выпрямилась, подошла ко мне и быстро обняла.
Я стала вырываться, но она только крепче прижала меня к себе, и я почувствовала, что отвечаю на её ласку.
А потом я заплакала.
— Ты никогда не плачешь. Ты меня пугаешь, — прошептала Роза.
— Не надо быть со мной доброй! Я была отвратительной! По отношению к Гарнет, — рыдала я.
— Нельзя сказать, что и со мной ты была мила и любезна, — нервно рассмеявшись, ответила Роза, — или с папой. Но ты права. Сейчас надо думать о Гарнет.
Нужно думать о Гарнет.
О моей сестричке-близняшке, о моей лучшей подруге. О моей половинке.
Она вернулась из туалета, и я бросилась к ней и обняла её за шею.
— Ах, Гарнет, прости! Я была настоящей свиньей. Я не хотела, но очень тебе завидовала и по-дурацки себя чувствовала, как будто меня оставили в стороне. Но ты же будешь моей сестрой-близняшкой, да? Даже если уедешь в Марнок-Хайтс?
— Я всегда-всегда буду твоей двойняшкой! — ответила Гарнет.
И мы крепко-крепко обнялись, точно сиамские близнецы, которых не разделить. Только нас разлучат.
— Это я во всём виновата, — рыдала я. — Ах, Гарнет, как сильно я буду по тебе скучать!
— Я тоже буду по тебе скучать, Руби, сильно-пресильно, но папа сказал, что, если мне там совсем не понравится, я могу вернуться домой.
— Ты будешь иногда приезжать домой на выходные и на каникулы. Как же я могла быть такой чокнутой и упустить всё лето?! Ненавижу себя за это! Почему мне надо всегда быть плохой двойняшкой?!
— А почему я всегда должна быть хорошей? — воскликнула Гарнет. — Слушай, может быть, мы меняемся? Во всяком случае, начали… Ты плачешь, а я нет.
— Ты останешься моей лучшей подругой, да? Не будешь задирать нос и смотреть на меня свысока?
— Не говори чепухи! — воскликнула Гарнет.
— А ты будешь мне писать?
— Каждый день, — пообещала Гарнет. — А ты — мне.
— Обещаю!
— Ты не всегда держишь слово!
— На этот раз не подведу! Сама убедишься! Клянусь никогда больше тебя не обижать, Гарнет.
— Лучше бы тебе не клясться! — рассмеялась Гарнет.
Но она немного поплакала, когда пошла с папой к машине. Мы все плакали.
Гарнет забрала с собой бухгалтерскую книгу. Она каждый день будет записывать в неё свои впечатления, а когда вернётся, покажет мне. А я почти закончила свой блокнот.
Нужно купить другой, пообъёмистее, чтобы больше написать.
В субботу посмотрю, нет ли магазина канцелярских товаров в Хайнфорде. Меня туда Роза отвезёт. Она узнала про драмкружок в Хайнфорде. Я туда запишусь.
Я сильно покраснела, когда она мне об этом сказала.
— Спасибо, Роза, — пробормотала я.
Очень тихо, но она услышала.
— Пожалуйста, Руби. Скорей бы поехать в Хайнфорд и пойти в нормальный магазин! Я чудесно проведу время в торговом центре, пока ты будешь занята в драмкружке, а потом мы встретимся и вместе пообедаем, идёт?
— Идёт! — воскликнула я.
Роза не такая плохая, как мне казалось.
Пора всерьёз заняться актёрским мастерством. Нужно готовиться к тому счастливому моменту, когда мне позвонят телевизионщики и пригласят на прослушивание. Потому что, кто знает… Если дурацкий фильм "Близнецы в школе Сент-Клер" будет пользоваться успехом, может, они захотят экранизировать другую книгу Инид Блайтон и снимут фильм по одному из её знаменитых "Пяти рассказов". Главную роль девчонки-сорванца Джорджины мне сыграть проще простого. У меня и причёска подходит.