Book.

В повседневной жизни подобный эффект самомониторинга отражается в том, как мы формируем стереотипы и как с ними обходимся. Посмотрите на рис. 7 и подумайте, что мог ответить врач.

Рис. 7. Что ответил врач?

Многие думают, что врач ответил что-то вроде «По мне, так вы довольно стройны», подумав про себя: «Кажется, мы имеем дело с нервной анорексией». На самом деле врач ответил: «Да ладно вам, в вашем возрасте многие мужчины толстеют». Даже те, кто гордится своим чутким отношением к проблемам взаимоотношения полов, могут быть пойманы в ловушку, потому что, посмотрев на картинку, решат, что врач – мужчина. Когда стереотипы неосознанно въедаются в восприятие, мы можем начать делать выводы и пытаться объяснить себе на первый взгляд запутанную ситуацию. При этом мы не отдаем себе отчет, что проблема не в том, что на картинке, а в тех выводах, которые мы делаем, но, если мы осознаём условия, картинка меняется в буквальном смысле с точностью до наоборот {102}.

Есть еще одна особенность неосознанного восприятия, которую обнаружили Питтман и Борнштейн, – она заключается в том, что сознание склонно заполнять логические бреши своими собственными убеждениями. Убеждения звучат правдоподобно, и сознание не замечает, что это было сделано нарочно. Участники исследования рассуждали, почему они выбрали именно этого кандидата на должность, а не другого, объясняя выбор важностью владения навыком письма или знанием компьютера. Они не делали никаких предположений о процессе мышления, добросовестно полагались на то, что происходит у них в голове, и, как мы видим, они ошиблись. На их выбор совершенно четко было оказано влияние, но они его не осознавали. Участники правдоподобно (со своей точки зрения) объясняли собственный выбор и верили, что это правда. На самом деле они не ставили знание компьютера выше, чем умение выражать мысли грамотно (или наоборот), просто они пытались придумать рациональное объяснение своему выбору.

Такая склонность к выдумке – не случайный и не единственный эффект. Есть множество доказательств, что мы занимаемся этим гораздо больше, чем об этом думаем. Иногда мы можем признать наличие в наших рассуждениях некоего элемента догадки, потому что, когда рассуждаем о мотивах своего странного поведения, говорим: «Должно быть, я устал». Но чаще всего мы придерживаемся своих рассуждений, не подвергая их критике, и полностью убеждены в своей правоте, уверенно утверждая: «Я уснул, потому что устал». Сейчас есть много примеров, подтвержденных на опыте, каким образом мы неправильно истолковываем свою мотивацию. В одном из них подставной уличный торговец выкладывает несколько пар колготок и приглашает людей выбрать. Независимо от того, как и в каком порядке были выложены колготки, чаще люди выбирают те, что лежат на правом конце ряда. Очевидно, существует статистически подтвержденное пристрастие к тому, что лежит именно в этом месте, независимо от того, что именно это такое (в определенных рамках, конечно же). При этом, когда покупателей спросили, почему они выбрали именно эту пару, ни один не ответил: «Потому что они лежали справа» {103}.

В других исследованиях так называемого эффекта случайного свидетеля за людьми наблюдали в обычной ситуации, например, когда они ждали поезд. Подставной актер, находившийся на перроне, внезапно падал и начинал стонать. Вопрос: кто придет ему на помощь? Независимо от условий, в которых проводилось наблюдение, чем больше людей было вокруг упавшего человека, тем меньше была вероятность, что кто-то придет на помощь. Но если спросить тех, кто стоял рядом, почему они не стали помогать нуждавшемуся в помощи, вам расскажут много разных историй, при этом ни один из них не скажет про количество людей вокруг. И если вы изложите им версию о влиянии количества людей на их решение, они пропустят это мимо ушей. Во всех этих случаях люди не знали, что они придумывали, и очень возмутились бы, если бы вы сказали им об этом. Их собственные осознанные убеждения – это и есть их реальность {104}.

Чем увереннее мы признаём существование субразума и его удивительную способность замечать и связывать события между собой, тем меньше нам придется придумывать какие-то магические объяснения психическим явлениям, которые на первый взгляд кажутся странными или сверхъестественными. Возьмем, например, явление, которое часто называют шестым чувством. Это таинственная способность «чувствовать» чей-то взгляд или чье-то присутствие в комнате, которую мы считали пустой. Но правда ли это шестое чувство? Или это собранные вместе неосознанные ощущения, поступившие от остальных пяти? Вероятно, это проявление интуиции можно объяснить, основываясь на том, что это разные ощущения, полученные пятью обычными способами, но неосознанно, и каждое из них слишком слабое, чтобы мы смогли осознать его отдельно. Тем не менее именно из них складывается это необъяснимое шестое чувство. Кажется, нет специально проведенных исследований на эту тему, но такая способность была очень хорошо описана у Скотта Фицджеральда в романе «Ночь нежна». Надо сказать, что писатель тоже очень интересовался бессознательными познавательными способностями мозга.

«В человеческом жилье всегда найдутся предметы, почти незаметно преломляющие свет: полированное дерево, лучше или хуже начищенная бронза, серебро, слоновая кость и еще сотни источников светотени, которых мы и вовсе не принимаем в расчет, – ребро картинной рамы, кончик карандаша, край пепельницы, хрустальной или фарфоровой безделушки; все это воздействует на особо чувствительные участки сетчатки и на те ассоциативные центры подсознания, которые что-то регулируют в нашем восприятии, подобно тому, как повороты винта бинокля помогают четко увидеть предмет, только что казавшийся бесформенным пятном. Вероятно, именно этим можно объяснить возникшее у Розмэри таинственное “ощущение” чьего-то присутствия в комнате, прежде чем это ощущение оформилось в мысль» [20] {105}.

Рискну предположить, что повышенная подсознательная чувствительность к другим людям или своим собственным мыслям может объяснять телепатические способности. Как полагали Пирс и Ястров, «мы накапливаем то, что приходит в наш разум, в значительной степени из слабых ощущений, и они настолько слабы, что мы даже не можем осознать, были они у нас или нет… Таким образом можно объяснить телепатические способности». Вероятно, на их размышления повлияло исследование французского философа и физиолога Теодора Флурнуа, проведенное в 80-е годы XIX века. Он изучал феномен медиума Катерины Мюллер, которая была известна под псевдонимом Элен Смит. Во время сеансов она впадала в транс, претерпевала изменение личности и воссоздавала сцены из предыдущих жизней. Она становилась индийской принцессой XV века, Марией-Антуанеттой, пришельцем с Марса, причем в образе последнего она могла говорить «по-марсиански», подробно описать природу планеты, растительность и население. Все ее персонажи были очень правдоподобными, а их послания ее клиентам действительно относились к их проблемам и давали много полезной информации. Флурнуа вошел к ней в доверие и попытался найти естественное объяснение ее феномену. Он понял, что на самом деле она не была ни путешественником во времени и пространстве, ни мошенницей.