– Боря… – позвала жена.
– Чего тебе?
– Ты редкий, замечательный человек…
Она была благодарна Никитину за то, что он не лез в ее жизнь и ни о чем не спрашивал. За то, что ей было куда вернуться и было кому поплакаться.
Рабочий день начинался в девять часов, а в половине десятого в кабинет к Никитину пришел Шлепа с очередным предложением.
– Вот! – гордо сказал он и положил на стол эскиз. На эскизе была изображена комната с синими стенами и белыми углами.
– Что это? – не понял Никитин.
– Цех, в котором будут делать мясорубки.
– А почему белые углы?
– Чтобы в них не плевали и не бросали окурки. Это психологически невозможно – плюнуть в белый угол. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав: плевать в темный угол психологически легче.
– Где ты работаешь? – в свою очередь спросил Никитин.
– В бюро технической эстетики, – не задумываясь ответил Шлепа.
Они с Никитиным действительно работали в бюро технической эстетики, которое получало заказы от предприятий и выполняло их в срок.
– Какую форму мы должны сейчас разрабатывать? – снова спросил Никитин.
– Мясорубку, – не задумываясь ответил Шлепа.
Бюро действительно получило заказ на разработку формы мясорубки. Срок давно прошел, а формы не было. Директор завода упрекал заведующего бюро, заведующий бюро кричал на Никитина, Никитин материл Шлепянова, то есть Шлепу. Шлепянов в свою очередь никого не упрекал: в его обязанности входило творчески мыслить.
Поразмыслив творчески, Шлепа решил, что мясорубка, помимо своей основной задачи молоть мясо, должна нести дополнительную смысловую нагрузку, и предложил «одухотворенный вариант» мясорубки. Корпус он предложил решить в виде самолета, впереди устанавливался пропеллер. Домохозяйка возле такой мясорубки должна была ощутить себя пилотом, который отправляется в полет.
«Одухотворенный вариант» не прошел, потому что на пропеллер накручивалось мясо.
Шлепа предложил следующий, «иронический» вариант: корпус в виде коровы, а ручка в виде хвоста. Перемалывая мясо, домохозяйка будет думать, что она накручивает корове хвост, и это отвлечет ее от прозы кухни.
«Ироническая мясорубка» тоже не прошла. Заведующий бюро Саруханян считал, что у мясорубки не должно быть дополнительных сверхзадач, кроме ее основной задачи – перемалывать мясо. Мясорубка должна быть красивой и удобной, а самолет и корова – элементы промышленности и сельского хозяйства – здесь абсолютно ни при чем. И домохозяйка-пилот тоже ни при чем.
Шлепа возражал Саруханяну, что мясорубка – это именно сочетание промышленности с сельским хозяйством, выраженное в лаконичной форме. А что касается домохозяйки, то она тоже человек, а человек – это главный предмет исследования в искусстве.
Тогда Саруханян рассказал Шлепе анекдот про Христа и про апостолов, которые шли по воде. Саруханян, как Христос, советовал своему апостолу Шлепянову не выпендриваться, а идти по камешкам, как все.
Шлепа обещал подумать и на другой день приносил Никитину очередной вариант мясорубки. Сегодня он принес цех с белыми углами.
– А какое это имеет отношение к мясорубке? – спросил Никитин.
– Самое прямое. Если люди будут делать мясорубку в помещении с чистыми углами, они совершенно иначе ее сделают. Я не прав?
Никитин подумал, что Шлепа прав, потому что он сам, например, не мог сосредоточиться, если в кабинете было не убрано. Но поддержать Шлепу – значит выслушать от Саруханяна анекдот про апостолов, а Никитин терпеть не мог старых анекдотов. И вообще он не любил ходить по начальству – стеснялся своего длинного асимметричного носа и, когда разговаривал, глядел в пол. Саруханян тоже не смотрел на Никитина. Он ничего не стеснялся, просто ему было неинтересно. Если бы Никитин и Саруханян встретились в нерабочее время где-нибудь на Бородинской панораме или в Музее восточных культур, они просто не узнали бы один другого, потому что никогда толком не видели друг друга в лицо.
– Я не прав? – переспросил Шлепа.
Никитин снова промолчал, испытывая противоречия, как в переулке. Сказать Шлепе «нет» – тот на него обидится, и тогда настанет такая тоска, что жить неохота. А если Саруханян скажет «нет», Шлепа обидится на Саруханяна, а тот даже не заметит, потому что его друзья и соседи работают в разных местах: Шлепа не имеет к ним никакого отношения.
– Иди к нему сам со своими углами, – решил Никитин.
– А ты? – наивно спросил Шлепа, не подозревая о противоречиях.
– Это же твои углы, а не мои.
Шлепа взял эскиз и пошел к Саруханяну, а Никитин принялся тщательно прибирать свой стол. Он не мог работать, если на столе был беспорядок.
Никитин успел только сложить в стакан карандаши, когда вернулся Шлепа.
– Ну? – поинтересовался Никитин, составляя карандаши острием вверх.
– Выгнал, – коротко сказал Шлепа.
– Из кабинета или вообще?
– Из кабинета и вообще.
Никитин молчал. Он ожидал, что это когда-нибудь произойдет, но не ожидал, что это случится сегодня.
– Слушай… – растерянно проговорил Никитин. – А ты не можешь по камешкам… как все?
Шлепа подумал, глядя перед собой, потом покачал головой.
– Нет, – сказал он, – не могу.
В воскресенье Никитин взял дочь Наташу, которая жила у тещи, и поехал с ней в зоопарк. Они каждое воскресенье проводили вместе и рассказывали друг другу о прожитой неделе. Никитин сообщал о своих делах, а Наташа о своих, и когда она говорила или задавала вопросы, то забегала вперед и смотрела на Никитина снизу вверх его собственными глазами. У них были совершенно одинаковые глаза – зеленые, как крыжовины, в светлых ресницах.
– Что это у тебя? – спросил Никитин, дотрагиваясь пальцами до ее щеки. Возле уха на щеке была бледная сыпь.
– Диатез, – объяснила Наташа. – Меня бабушка яйцами перекармливает.
– А ты не ешь.
– Из яйца целый цыпленок получается с клювом и перьями, значит, в нем много витаминов. А витамины необходимы растущему организму.
Никитин слушал Наташу и думал о том, что, видимо, постарел. Вот весна, вот солнце, вот дикие звери – все это должно восприниматься как чудо. А он воспринимал иначе: ну весна, ну солнце, ну дикие звери. Ну и что?
– Кто это? – спросила Наташа, глядя на Никитина снизу вверх.
– Гималайский медведь.
– А откуда ты знаешь, что он гималайский?
– Написано.
– А ты мог бы его погладить?
– Зачем?
– Просто так.
Никитин подумал: а мог бы он действительно просто так войти в клетку и погладить гималайского медведя? С одной стороны, это поступок совершенно бессмысленный, а с другой стороны – в нем вызов человеческим привычкам. Никитин мог бы вернуться домой и сказать жене: ты там с каким-то ничтожеством репетируешь, а я действительно настоящий мужик, гималайского медведя погладил. Мог бы пройти мимо хулиганов не высокомерно, как раньше, а спокойно. Пройти – и все.