А в воскресенье был выходной и играли в футбол. И Дядя в честь этого почему-то спустил красный флаг, вьющийся над лагерем на высокой дюралевой мачте.
Он стал делать с этим флагом что-то странное. Непристойное. Он стал попирать его ногами и делать жесты.
Потом он оказался одет в красные трусы.
Это был не флаг. Это были его красные трусы. Они висели над лагерем на флагштоке. Странно, что под ними еще в пионеры никого не приняли.
Старый профессор был коммунист. И вообще археологи были советские люди. Но с юмором. И обозленные на советскую власть за разные трудности.
Дядя расправил свои красные знаменные трусы и стал носиться по поляне, как паровоз. Он хорошо играл.
Потом снял трусы и поднял обратно на мачту.
Ольвия располагалась недалеко от Березани. При впадении Буга в Черное море. На лимане.
Крупнейший был город северного Черноморья. На его месте ничего не построили – такая удача. Раскопан капитально. Площадь, улицы, гимнасии, храм, алтарь, колоннады. Великий народ были греки.
Мы неторопливо копали квадраты двадцать на двадцать метров и просеивали грунт через сито. Не переламывались и хорошо жили.
Раз недели в полторы жили плохо. Мужики в очередь дежурили при кухне. Таскали фляги с пресной водой, снимали бачки с кипящим супом и драили посуду. И заготавливали дрова из всего, что можно сжечь.
И остужали компот из сухофруктов. Раскаленный бачок относился к воде. В илистое дно установили несколько камней для опоры. На эту строго горизонтальную площадку опускался бачок с драгоценным вкусным компотом. Вода не доставала до края сантиметров десять. Кругом зеленела камышистая осока. Безопасная технология.
Так каждый третий день в компоте плавала речная дрянь! Вплоть до головастиков в уже остывшем. Этот природный феномен сокрушал разум не только рядовых землекопов, но и докторов наук. Как?!
В свой черед я принял все меры лично. В награду за тщательность в моем баке плавал соменок. Над ним посюсюкали и вылили в реку вместе с компотом.
Назавтра я велел позвать меня к снятию компота. Пришел с раскопа. Не помогая, проследил за установкой бачка в воде. И сел курить. Мне принесли чаю, пожелали успеха и стали смеяться издали.
Вода в лимане ровная, как ртуть. Течение слабое, разлив широкий. Ветра нет, солнце палит. Борт бачка над водой – сушайший. Перед обедом народ полез купаться. Но это метрах в пятидесяти ниже по течению, еще и кусты отделяют место. Я уставился на бачок: вода не колыхнулась даже.
Вдали, по фарватеру у того берега, медленно прополз сухогруз. Не плеснуло, не шелохнулось.
С военного аэродрома за берегом поднялся огромный Ту-160, растопырив крылья на взлете, и полез в небо. Я – на компот! Да нет, причем тут самолеты…
Уже жрать зовут. Ну, значит сегодня без фокусов.
И вдруг!!! На ровнейшей поверхности! Метрах в десяти от берега! Поднимается волна! Сантиметров двадцать! И катится к берегу! И за ней – несколько поменьше…
Я с воплем вскочил в воду и выдернул компот. И держал в руках, боясь двинуться и глядя в загадочную водную даль, пока волна облизывала меня до плавок.
Еще поколыхалось и утихло.
Оно утихало, а я смотрел, как Ньютон на гнилое яблоко.
Перед обедающим собранием я произнес речь по гидродинамике, которую познал только что в прикладном объеме.
Судно идет далеко, в километре-двух, и медленно. И волн от него никаких. И вот прошло уже минут пятнадцать, оно уже ушло далеко вниз, когда тихо передающаяся по глубокой воде отвальная складка-волна достигает нас. И тут на мелководье она выпячивается, поднимается, растет и перехлестывает в наш компот! А через полминуты – опять ровное зеркало.
А мы-то долго бегали к компоту, завидев проходящий корабль! А от него – никаких волн. Ну, посмотрим – и уходим.
Меня слегка уело, что ни одна сволочь не оценила глубину и тонкость открытия. Кивнули и дальше пьют компот. И некоторые добавляют в него вермут.
Любой советский человек мечтал найти клад или выиграть в лотерею. Но не получалось. Это был единственный способ разбогатеть легально и сразу.
Мы снимали штыком лопаты тонкий ломтик грунта и бросали на сито. Мелочь просеивалась. Находки покрупнее обнаруживались сразу. Их обкапывали детским совком, палочкой, руками.
Березань и Ольвия две с половиной тысячи лет назад были выведенными колониями великого Милета. Здесь были жилища, захоронения, культовые сооружения и мостовые. И мечта археолога – помойки. На помойках концентрировались остатки всего. Это была сокровищница историка.
Археолог не думает о рыночной ценности находок, как прозектор не думает о духовных качествах трупа. Наибольший восторг вызвала граффити, подтверждавшая факт какой-то битвы в соответствующем году. Дядя с Виноградовым просто целовались.
Человечьи кости и черепки посуды. Кости стучали легко и сухо. А глиняная посуда была поразительно тонкая и изящная. Греки умели обжигать глазурованную глину тоньше и легче фарфора.
Изредка попадались древнейшие серебряные монеты – «дельфинчики». Как блесна размером с мизинец. Это была цена овцы.
Археологические находки из Ольвии: статуэтки, монеты, графитти и килики – сосуды для питья. Нереальное чувство – выпить родниковой воды из керамики, из которой пили две с половиной тысячи лет назад.
Ты не просто видишь, но ощущаешь, что у тебя под лопатой. И когда на срезе земли обозначился край твердой горошины, я потер и поковырял пальцем. И вытащил не то желудь, не то червячка, под твердой земляной коркой которого угадывались более сложные очертания. Я кинул его на одежду, а в перекуре сунул в карман.
Не то чтобы я решил разбогатеть, присвоив культурное достояние государства. Но любопытно.
Вечером я спустился к воде и размочил кокон. Проявился тонкий длинный лев с хвостом на отлете и проработанной гривой. Он был как ящерка длиной с мизинец.
Это было не золото. Явная бронза. Совесть сказала, что ей уже легче. Похожие львы есть в Эрмитаже. Я оставил этого льва себе. В конце концов, это была любовь с первого взгляда.
Это единственное, что я украл у государства. Пошло оно. Пусть само копает.
О, это отдельная песня! Картину художника Федотова «Неравный брак» помните? Ну, так все было иначе.