В июле 2004 г. муниципальный совет итальянского города Монца предпринял необычный шаг – запретил круглые аквариумы. Запрет объяснялся тем, что «рыбки, содержащиеся в круглых аквариумах, имеют искаженное видение реальности и страдают от этого» {238}, а потому их следует держать в прямоугольных. О неправильном кормлении, шумных насосах и дурацких пластмассовых зáмках речи не велось. Нет, проблема заключалась в том, что круглые аквариумы искажают зрительное восприятие своих обитателей, рыбки же имеют полное право видеть мир таким, каков он есть в действительности. Предлагать людям тоже насладиться этим правом добрые советники Монцы не стали, потому, возможно, что знали – наше искаженное восприятие реальности так легко не исправишь. Или понимали, что с ним мы страдаем меньше, чем страдали бы без него. Искаженное видение реальности становится возможным благодаря тому факту, что переживания – неоднозначны, то есть могут возникать различные видения их, заслуживающие доверия, и некоторые из этих видений более позитивны, чем другие. Чтобы видение действительно заслуживало доверия, мозг принимает то, что видят глаза. Чтобы видение действительно было позитивным, глаза ищут то, чего хочет мозг. Тайный сговор между ними и позволяет нам жить в точке пересечения непреклонной реальности и комфортной иллюзии. Но какое отношение имеет это к предсказанию эмоционального будущего? Как мы скоро увидим, хоть мы и можем жить в точке пересечения реальности и иллюзии, но большинство из нас не знает собственного адреса.
Я поворачиваюсь спиной, чтобы защитить мой живот, полагаюсь на свое остроумие, чтобы защитить себя, скрытностью защищаю честность, маской – красоту.
Уильям Шекспир. Троил и Крессида [61]
Альберт Эйнштейн мог быть величайшим гением XX в., но мало кто знает, что в этом он едва не сравнялся с лошадью. В 1891 г. Вильгельм фон Остин, школьный учитель на пенсии, заявил, что его жеребец, которого он назвал Умный Ганс, способен отвечать на самые разные вопросы – о текущих событиях, из области математики и многих других областей, – топая по земле копытом. Когда, например, Остин спрашивал, сколько будет три плюс пять, Умный Ганс выслушивал вопрос до конца, после чего топал восемь раз и останавливался. Иногда, вместо того чтобы задать вопрос вслух, Остин писал его на картонке и давал прочесть Умному Гансу, и тот как будто понимал письменную речь не хуже, чем устную. Он не всегда отвечал правильно, однако же делал это лучше, чем любой другой обладатель копыт, и его публичные выступления производили такое сильное впечатление, что вскоре за здоровье Умного Ганса провозглашал тосты весь Берлин. Но в 1904 г. директор Берлинского психологического института поручил своему студенту, Оскару Пфунгсту, разобраться, в чем тут дело. Пфунгст заметил, что Умный Ганс обычно давал неправильный ответ, когда Остин стоял позади коня, а не перед ним, или же в тех случаях, когда Остин сам не знал ответа на вопрос. Проведя серию экспериментов, умный Пфунгст сумел доказать, что Умный Ганс и в самом деле умеет читать, – но читал он язык тела своего хозяина. Когда Остин чуть-чуть наклонялся, Умный Ганс начинал топать, а когда тот выпрямлялся, слегка поворачивал голову или приподнимал бровь, Умный Ганс останавливался. Другими словами, Остин, чтобы создать иллюзию разумности лошади, попросту подавал ему в нужный момент сигнал начать и перестать топать.
Умный Ганс не был гением. Но и Остин не был мошенником. Он действительно потратил не один год, терпеливо обучая свою лошадь математике и рассказывая ей о мировых событиях, и был искренне потрясен и обескуражен, узнав, что обманывал самого себя точно так же, как и остальных. Обман был тонок и эффективен, но совершался неосознанно, и в этом Остин не уникален. Когда мы предпочитаем желательные факты, замечаем и запоминаем их и предъявляем заниженные требования к их достоверности, о своей хитрости мы знаем обычно не больше, чем Остин – о своей. Мы можем относиться к процессам, с помощью которых психологическая иммунная система делает свое дело, как к «тактике» или «стратегии». Но эти термины – с неизбежно сопутствующими им значениями планирования и обдумывания – не должны заставлять нас оценивать людей как интриганов-манипуляторов, которые сознательно стараются создать позитивное видение своего переживания. Наоборот, исследования показывают, что люди обычно не сознают причины, по которой делают то или иное {239}, но когда их спрашивают о причине, они быстро ее находят {240}. Например, когда добровольцы смотрят на экран компьютера, на котором слова появляются всего на несколько миллисекунд, они не сознают, что видят слова, и не могут даже предположить, какие слова видели. Но они ощущают их воздействие. Когда мелькало слово «враждебный», добровольцы судили о других людях негативно {241}. Когда мелькало слово «пожилой», они двигались медленно {242}. Когда мелькало слово «глупый», они плохо справлялись с тестами {243}. Когда потом их просили объяснить, почему они судили, двигались или отвечали на вопросы именно так, обнаруживалось следующее: а) они не знали причины; б) они не говорили: «Не знаю». Вместо этого их мозг быстро рассматривал факты, о которых они знали («Я медленно двигался»), и предлагал такие же правдоподобные, но ошибочные объяснения, какие могли бы прийти в голову смотревшему на них наблюдателю («Я устал») {244}.