– Умерла? Бабушка умерла?
– Да, она не дышит.
Я часто представляла этот момент. Как я буду чувствовать, когда этот значимый в моей жизни человек умрет. Я прислушалась к себе. Ничего ни во мне, ни в мире не изменилось. Передо мною так же лежал список клиентов, с которыми предстояло поговорить. За стеной так же сидели консультанты. В голове так же были планы по работе. Наверное, я к этому давно была готова и ждала этого момента. Мелькнула даже мысль, что будет обидно, если из-за похорон сорвется поездка в Сочи.Сейчас 21:30. Я выехала на похороны в Шахты в 6:30 утра. А такое впечатление, что этот день вместил в себя как минимум месяц.
В поездку поехала вместе с дочкой. Готовилась к встрече с половиной города, которая будет на похоронах. С той половиной, с которой я прожила детство. С которой вместе училась, которая учила меня. На таком мероприятии я впервые, поэтому думала, что мне придется представительствовать: встречать, принимать соболезнования и говорить речи на похоронном митинге. Но митинг был короткий, и слово предоставили лишь администрации города, которая, к слову сказать, и профинансировала почти все пункты мероприятия, включая гроб, катафалк и поминальный обед на 250 человек. Вот такой масштаб был у моей бабушки, что спустя 15 лет после того, как она ушла на пенсию, ее настолько помнят. Из-за того что не пришлось выступить, я даже почувствовала легкое разочарование, так же как и от того, что моей персоне внимания уделялось меньше, чем я ожидала.
Сейчас выскажу мысль, от которой мне даже самой несколько неловко. Зайдя в квартиру, я почувствовала облегчение от того, что бабушка умерла. Теперь можно будет убрать эту антисанитарию, сделать ремонт и убрать вонь двух котов, т. е. сделать все то, чему она при жизни препятствовала. Теперь я не буду чувствовать ее психологического давления в навешивании мне чувства вины за то, что я не приезжаю и ее бросила, что я развелась с таким чудным человеком, как Богдан.
У меня не было ни единой слезинки. Я была рада встрече со всеми своими старыми учителями, одноклассниками и прочими знакомыми. Чуть не бросилась целовать Женьку Г., который демонстративно увивался за мною три года, когда мы учились в одном вузе. Сейчас я рада была его видеть, как и всех остальных. Интересно было узнать, у кого как дела? Я с трудом сдерживала улыбку при встречах.
Но самым неожиданным для меня явилось отношение к смерти бабушки мамы. Мама прожила с нею последние десять лет, и все свои 53 года не могла ни на шаг отступиться от мнения стареющей и уже маразматической женщины. Поэтому я ожидала диких продолжительных истерик и болезни мамы. Тем более что бабушка в свое время дико болела полтора года, не работала, лежала на диване и у нее был такой нервный срыв, что все мышцы на теле мелко дрожали. Это случилось после смерти ее мамы. Она винила себя, что не все сделала для ее спасения. Поэтому я была более чем удивлена спокойствием, улыбчивостью и рассудительностью моей мамы, которая как будто тоже испытала облегчение. Атмосфера в квартире для меня стала другой, не давящей. Мне даже захотелось приехать к ним в гости.
Мои мысли, навеянные кем-то из великих. Страшной бывает жизнь, а не смерть. Смерть мучительная – всегда желанна. Она – избавление от страданий, выпавших во время жизни. Это подтверждается примером близко увиденной мною смерти моей бабушки: для нее это было избавлением от мук, выпавших на ее долю при жизни. Не столько физических, сколько душевных.
23.10.05. Годовщина со смерти бабушки
Сейчас почти восемь вечера. Вернулась домой, горячей воды нет, поэтому «пыль и болотную тину», которая все-таки обволокла меня в том доме, где я выросла, пришлось смывать ледяным душем. После этого чуть просветлело в мозгах. Но я уже, как наркоманка, не могу приступить ни к каким делам, пока не выговорюсь в дневнике и не проанализирую причину моей тревоги. Пока не позабочусь о своей душе – она не дает мне покоя и возможности делать что-то еще.
Поминки были дома, в квартире, где сейчас живут мама, ее муж и его дочка. После того как наконец-то сдохли оба кота, примерно через месяц мама завела нового, который под ее опекой стал еще более толстым и наглым, чем предыдущий Бонифаций. В квартире антисанитария продолжается. Смерть бабушки ничего не изменила. И это, наверное, внешнее отражение того бардака и тревоги, которым проникнуто все мамино существо.
Меня никогда нельзя было назвать брезгливой, а сейчас и подавно, но во мне опять поднялись ощущения, испытанные в 17-летнем возрасте, когда я хотела полностью отмежеваться от всего этого существования, в том числе и от внешнего сходства, чтобы никогда не вести такую жизнь, как мама и бабушка. Вдруг меня начали раздражать слегка жирная чашка, невозможно грязные сковородки, в которых готовилась еда на поминки. Мама, как всегда, оставила котлеты на плите и забыла про них. Что-то подгорело, что-то осталось непрожаренным, вместо маргарина по ошибке ляпнула в сковороду майонез. Объем еды явно не соответствовал количеству приглашенных. Готовилось куда больше. На поминки я ехала уже с головной болью. Наверное, из-за неохоты. Там же голова заболела еще больше. Особенно оттого, что никто никого не слушал. Все только говорили на повышенных тонах, будто боялись, что их не услышат.
Потом пришел бабушкин брат с женой – дядя Валера. Он только что выкарабкался из инсульта. Ему 70 лет. И ему единственному, наверное, как-то интересны мои дела. Поэтому, когда с ним приключился этот инсульт, я расстроилась и даже какое-то время переживала, как бы он не умер. Сейчас он каждый день делает зарядку, обливается холодной водой, старается не спорить со своей деспотичной женой и лелеет планы, чтобы, как придет лето, продолжить заниматься пчелами, тогда как его жена «во благо его здоровью» настаивает продать пасеку. Я с удовольствием рассказала ему, что написала учебник, который скоро выйдет. Он неприятно и, как мне показалось, сексуально чмокнул меня в щеку, после чего я по привычке, как в детстве, отвернулась и вытерла мокрый поцелуй ладонью.
Все как всегда. Люди. Шум. Анекдоты. Получился экскурс в прошлое. Они вспоминали бабушку, когда она еще была директором. И я вспомнила. Бабушка в воспоминаниях вышла деятельным, хорошим руководителем, которого многие члены коллектива, когда ее сменило множество директоров, вспоминали особенным словом. Перед смертью она начала писать мемуары. В большой амбарной книге осталось несколько страниц, написанных старым, немощным человеком. Мама процитировала мне ее слова: «Галя прошлась по моей жизни, словно солнечный лучик», «Жалею, что Свету (т. е. мою маму) я не научила защищать себя». В этом месте мама расплакалась, у меня тоже встал комок в горле. Та бабушка, которая сейчас предстала перед нами, сидящими за поминальным столом, не была той злой и капризной старухой, которая перед своей смертью изводила самых близких людей и мою маму. Мою маму, неусыпно находящуюся при ней в хирургии, когда ей отрезали ногу, и в кардиологии, куда она перекочевала следом. Мою маму, разрывающуюся от ее истерик, шантажа и обвинений. Меня, старающуюся поплотнее захлопнуть свою душу и отмежеваться внутренне от нее, чтобы не прокрались предательские жалость и чувство долга, чтобы я не стала тем поросенком, которого она в качестве светлого лучика выращивала, чтобы обеспечить свою старость.