Эрудиты садятся рядом с Максом, больше ничего не происходит, и снова начинаются разговоры. Я в них не участвую и продолжаю тыкать вилкой в торт, наблюдая за окружающими.
Макс встает и направляется к Амару. Они что-то напряженно обсуждают, а затем идут к нашему столу. Ко мне.
Амар подзывает меня. Я оставляю свой почти пустой поднос.
– Нас с тобой вызвали для оценки, – говорит он.
Его рот, вечно растянутый в улыбке, теперь превратился в узкую горизонтальную линию, а его энергичный голос звучит монотонно.
– Оценка? – переспрашиваю я.
Макс ухмыляется.
– Результаты твоей симуляции немного отклоняются от нормы. Наши друзья из секции Эрудиции… – он умолкает, а я таращусь на женщин-эрудитов через его плечо.
С содроганием я понимаю, что одна из них – Джанин Мэтьюз, важный представитель фракции Эрудиции. На ней – накрахмаленный синий костюм, а ее очки – символ эрудитского тщеславия – висят на цепочке на шее.
– Они пронаблюдают еще одну симуляцию, чтобы убедиться, что необычный результат был получен не из-за сбоя в программе, – продолжает Макс.
В итоге Амар проводит нас в комнату симуляции.
Я вспоминаю, как пальцы моего отца стиснули мою руку, слышу его тихий голос, когда он говорил, чтобы я не вел себя странно во время моего индивидуального испытания. Мои ладони покалывает, а это означает, что я нахожусь на грани. Я вот-вот начну паниковать. Я не могу говорить, поэтому просто смотрю на Макса, потом на Амара и киваю. Не понимаю, что странного в том, чтобы осознавать нереальность симуляции, но знаю, что здесь нет ничего хорошего. Я догадываюсь, что со мной действительно что-то не то, иначе Джанин Мэтьюз никогда бы не пришла сюда, чтобы просто понаблюдать за моей симуляцией. Мы направляемся в комнату симуляции, а Джанин и ее, как я полагаю, ассистент переговариваются позади нас. Амар открывает дверь, и я вновь переступаю порог.
– Я сбегаю за дополнительным оборудованием, – говорит Амар. – Скоро буду.
Джанин меряет комнату шагами с задумчивым выражением лица. Я с подозрением отношусь к ней, как и все альтруисты, – нас учили опасаться тщеславия и жадности эрудитов. Хотя, видя ее теперь, я понимаю, что не всё, чему меня учили, было правильно. Женщина-эрудит, научившая меня разбирать компьютеры во время дежурств в классе, не была ни тщеславной, ни жадной. Возможно, то же самое можно сказать и о Джанин Мэтьюз.
– Ты записан в системе под псевдонимом Четыре, – внезапно произносит Джанин. Она останавливается и складывает руки перед собой. – Что меня озадачивает. Почему ты не зарегистрирован как Тобиас?
Разумеется, ей давно известно, кто я такой. Ну да, конечно. Она ведь из эрудитов и знает абсолютно все. Я чувствую, как мои внутренности сжимается, а к горлу подкатывает ком. Она назвала мое настоящее имя и наверняка общалась с моим отцом, а если она видела одну из моих симуляций, она также проникла в самые темные уголки моей души. Ее ясные, почти бесцветные глаза встречаются с моими, и я отвожу взгляд.
– Я хотел начать все с чистого листа, – отвечаю я.
Она щурится.
– Я ценю твою решительность. Особенно учитывая все, через что ты прошел. – Ее голос звучит почти нежно. И ее тон меня сердит.
Я пристально смотрю в ее глаза.
– Я в полном порядке, – холодно говорю я.
– Естественно. – Она слегка улыбается.
Амар прикатывает в комнату тележку, на которой лежит целая куча проводов, электродов, компьютерных деталей. Я опять сажусь на стул с откинутой спинкой, кладу руки на подлокотники, а остальные подключаются к просмотру моей симуляции. Амар подходит ко мне с иглой, и я не шевелюсь, а она вонзается мне в шею.
У меня смыкаются веки, и мир исчезает.
* * *
Когда я открываю глаза, то вздрагиваю. Я стою на крыше безумно высокого здания, прямо рядом с выступом. Далеко внизу – твердый тротуар, улицы пусты, нет никого, кто помог бы мне спуститься. Ветер бьет меня со всех сторон, и я отклоняюсь назад, падая на крышу из гравия. Мне не нравится находиться здесь, наверху, видя пустое безграничное небо, напоминающее мне, что я очутился в самой высокой точке Города. Я помню, что за мной наблюдает Джанин Мэтьюз, поэтому я бросаюсь к двери, ведущей вниз, пытаясь ее открыть. Я лихорадочно думаю, что делать дальше. Раньше, чтобы побороть страх, я бы просто спрыгнул с крыши, зная, что я просто попал в симуляцию и на самом деле я не умру. Но остальные лихачи никогда бы не повели себя так на моем месте – они нашли бы безопасный способ спуститься.
Я оцениваю возможные варианты. Я могу попробовать открыть дверь, но поблизости нет ничего, что мне бы пригодилось. Здесь есть только крыша из гравия, дверь, а еще бескрайнее небо. Мне даже нельзя создать нужный инструмент, поскольку Джанин наверняка что-то сразу заподозрит. Я отхожу назад и со всей силы пинаю створку, но она не поддается.
Сердце стучит у меня в висках. Я снова подхожу к выступу, теперь я смотрю не на крохотный тротуар внизу, а на само здание. Подо мной – сотня окон с выступами. Самый быстрый способ достичь земли – как раз в стиле лихачей: я должен карабкаться вниз по отвесной стене.
Я закрываю лицо ладонями. Я знаю, что очутился в искусственной симуляции, но мне кажется, будто это происходит в действительности – свежий прохладный ветер свистит у меня в ушах, под руками – неровный бетон, под подошвами ботинок шуршит гравий. Дрожа, я ставлю ногу на выступ и, повернувшись лицом к зданию, начинаю спускаться – сначала одну ногу, затем другую, пока не повисаю на выступе, зацепившись за него кончиками пальцев.
Внутри меня нарастает паника, и я кричу сквозь зубы. Боже мой! Я ненавижу высоту. Ненавижу. Я моргаю, чтобы смахнуть слезы, оправдывая их ветром, и щупаю носками выступ. Найдя его, я нащупываю верх рамы одной рукой и прижимаюсь к нему, чтобы сохранить равновесие, пока я опускаю ноги на выступ снизу.
Мое тело отклоняется назад над пропастью, и я опять кричу, стиснув челюсти так сильно, что они скрипят.
Мне надо повторить это еще раз. И еще. И еще. Я наклоняюсь, держась левой рукой за карниз рам и вцепившись правой в какой-то уступ. Крепко ухватившись, я опускаю ноги, слушая, как они скребут по камню. Я снова повисаю. Но сейчас, опустившись на выступ, я держусь недостаточно крепко, поэтому теряю опору и едва не теряю равновесие. Я царапаю бетонный небоскреб подушечками пальцев, но уже слишком поздно – я лечу вниз и издаю хриплый вопль, разрывающий глотку. Я мог бы создать защитную сеть или веревку – висящую прямо воздухе, которая спасла бы меня – но нет, мне нельзя ничего проецировать, иначе они узнают, на что я способен.
Я позволяю себе упасть. И умереть.
Я просыпаюсь с болью, которую спроецировал мой мозг. Она пронизывает каждую клеточку моего тела. Слезы и страх застилают глаза. Я резко дергаюсь, тяжело дыша. Меня трясет. Мне стыдно, что я веду себя как слабак в присутствии эрудитов, но я знаю, что это хорошо. Я доказал им, что я не особенный, – я обычный безрассудный лихач, который возомнил, что запросто может слезть по высоченной отвесной стене и уцелеть.