– Меня зовут Виталий Сергеевич, – запоздало представился он.
– Геннадий Иванович, – едва кивнул хозяин.
– Геннадий Иванович, а вы женаты? Дети?
Ему стало любопытно. И подумал, что если все это имеется, то семья вышколена замечательно. Нигде ни единого намека на их присутствие.
– Нет, не женат. Пока, – опешил от вопроса Савельев и зачем-то добавил: – Собираюсь. Скоро собираюсь жениться.
– Детей нет?
– Нет. – Савельев обеспокоенно поерзал в дорогом кожаном кресле. – А к чему эти вопросы? Боитесь осиротить моих детей?
– Боже упаси! Боже упаси! – Макаров задрал руки вверх, будто сдавался. – Просто тихо у вас тут… Пока шел к кабинету, никто не встретился. Ах да, та славная женщина, что мне открыла. Она, да…
– Эта славная женщина и собирается стать моей женой, – зачем-то сказал Савельев, удивляясь себе.
Зачем он этому симпатичному менту об этом рассказывает? Он даже Маше еще предложение не сделал. Не услышал от нее конкретного ответа. А сидит, мечтает.
– Хорошая женщина. У меня глаз наметанный, поверьте, – неожиданно похвалил его выбор Макаров и, удивляясь себе, проговорил: – Мне такая не встретилась.
– Вы были женаты? – догадливо кивнул Савельев.
– Дважды.
– Разведены?
– Да.
– Хм-м… Что так?
Савельев смотрел на Макарова, Макаров на Савельева. Оба едва заметно улыбались. Они будто танцевали странный танец, намереваясь сойтись в жесткой схватке. Только вот никто не осмеливался напасть первым.
– Говорю же, не встретилось такой женщины, как ваша. Все как-то не так. Все как-то мимо. – Он поводил растопыренной ладонью по груди. – Как-то не цепляло. Все вроде сначала круто, а потом пустота-а-а… Почему, не знаете?
– Догадываюсь, – кивнул Савельев, немного расслабляясь: мент начинал ему нравиться.
– И почему?
Макаров с интересом уставился на хозяина кабинета. Услышь сейчас полковник его разговор с Савельевым, потребовал бы возродить рапорт об увольнении. Счел бы непрофессиональным его подход. На кой черт вот ему эти разговоры по душам? Да еще о женщинах! Ясно же как божий день, что этот неказистый, плешивый коротышка не мог никогда надеяться на искренние чувства со стороны прекрасного пола. Ясно же, что он всегда только и делал, что покупал их тела и души. Вот неожиданно повезло с горничной, она в самом деле чистая душа. Макаров это чувствовал сразу. Но ведь горничная же, не принцесса! И еще не факт, что он ее не принудил к этому выбору. Не факт…
– Потому что, Виталий Сергеевич, ваши жены не пытались докопаться до вашего сердца. Оно им было просто-напросто не нужно. Любили в вас вашу внешность. Вашу силу, самоуверенность, натиск. Может, в сексе вы машина, не могу знать. – Савельев неприятно ухмыльнулся. – Но ваша душа, ваше сердце им ни черта не были нужны. Что вы чувствовали, о чем думали, что вас беспокоило… Да плевать! Гораздо важнее сорванный выходной или испорченный праздник, потому что вас вызвали на работу. Гораздо приятнее выплеснуть потом на вас накипевшее зло, чем попытаться утешить. И им совершенно не дано было понять, что вы подолгу моетесь в ванной, чтобы смыть с себя трупный запах. Им казалось, что вы просто тянете время, и… Не было родства душ у вас с вашими женами, капитан. Не было! И пусть моя Маша не бизнес-леди, а просто горничная, – он снова неприятно ухмыльнулся, словно заглянув своими глазами хищной птицы в мысли Макарова, тот аж поежился, – она мне дороже всех на свете. Знаете почему?
– Почему? – странно сиплым голосом поинтересовался Виталий.
Монолог Савельева его просто сшиб с ног. Хорошо, он сидел, а то точно бы на пол опустился.
Простые же, черт, вещи говорит! Такие простые… Такие, черт, как дважды два! Но в самую душу, в самое сердце, в самую точку! На него ведь и правда было его женам наплевать. Чего он хмурится? Почему после вызова они все нажрались водки? Почему, хотя он и вернулся рано, ему неохота никуда идти, а нравится лежать дома на диване и просто смотреть на то, как она…
Он ни одной из них не мог объяснить, что хмурится он, чтобы глаза иногда слезой не застилало и рот чтобы не разомкнуть в диком ругательстве. Что водки нажрались только потому, чтобы не облеваться от того, что перед ними предстало, когда приехали по вызову. И идти куда-то и смотреть на людей, которые могут быть причастны ко злу, которое преследует его на работе, это…
– Потому что моя Маша любит мою душу, – с нежностью закончил Савельев и потрепал себя за карманы сорочки. – Внешними-то данными меня Господь не наградил, как вы видите. И корысти в ней нет ни на грош. Она чистая и светлая. Это мне награда за все мои страдания. Гм-м-м… Ладно, капитан. Что привело вас ко мне? Вы же не достоинства моей женщины и недостатки ваших бывших пришли сюда обсуждать?
– Нет, конечно. Хотя вы потрясающие вещи говорите, Геннадий Иванович. Мне как-то даже и в голову не приходило, что причина может быть в этом. Считал себя всегда виноватым. Недолюбил, мало внимания уделял. Испортил не только выходной и праздник, но и всю жизнь… Н-да… А причина, оказывается, банальна: им просто было на меня наплевать.
И тут же, минуя плавные переходы, Макаров спросил:
– Что нашли ваши люди, Геннадий Иванович?
Савельев потрясенно крякнул и затих, снова уставив на капитана страшный взгляд. Воцарилась такая тишина, что, казалось, было слышно слабое потрескивание воздуха в том месте, где пересекались их взгляды.
– Они что-то нашли в Проклятом доме. Наши эксперты установили, что из ниши в подвале было что-то извлечено, что простояло там долго. Возможно, какой-то ящик…
– Он мог быть извлечен задолго до появления в подвале моих людей, – возразил Савельев, вздохнув.
– Да, мог. Но не извлекался. Видимо, только вы знали о его существовании. И, видимо, именно по этой причине вы досаждали одному чиновнику из городской управы с требованием предоставить вам время для изучения исторической ценности данного строения. Я прав?
Савельев убрал свой взгляд, перенаправив его в окно, где привычно серел осенним ненастьем октябрь.
– Но вас переиграли, – осторожно продолжил Макаров, внимательно отслеживая реакцию хозяина кабинета. – Некий господин… Он посодействовал тому, чтобы дом заселили. Чтобы вам туда не было хода. Он заселил его своими людьми.
Тут Макаров заметил недоумение, на мгновение скользнувшее по лицу Савельева. Не знал? Или что-то не так?
– Эти люди осторожно, шаг за шагом изучали старые стены.
– Не мелите вздор, капитан, – перебил его Савельев с усталым вздохом. – Никто ничего не изучал. И почему вы о людях Георга говорите во множественном числе? Там у него был только один его человек. Его комната была крайней.
– Но как же? А Николаева? Ольга Николаева?
– Рыжая? – Вялый рот Савельева сложился в скептическую линию. – Вот она, наша полиция! Что им преподносят, то они и кушают! Уж извините, а самостоятельно подумать никак?