Я слишком высоко подняла Максика, он увидел сосиску и завизжал от страха:
— Чудище! Чудище! Розовое чудище хочет меня поймать!
Зрители давились от хохота. Они не понимали, что Максик по-настоящему испугался.
— Эй, Максик, это же просто здоровенная сосиска, — сказал папа. — Не бойся, солнышко. Пускай сосиска тебя боится. Ты ее — ам — и съешь!
Максик так громко орал, что не слышал, что говорит папа. Да он бы, наверное, все равно ему не поверил.
Я сказала:
— Надо уходить отсюда, папа.
— Как? — спросил папа.
Люди стояли так плотно, что трудно было дышать.
Тут Максик показал нам — как. Он замер с раскрытым ртом, сильно дернулся — и его вырвало прямо на меня. Толпа расступилась, словно по волшебству, и папа вывел нас на свободное место. Теперь уже и я плакала заодно с Максиком. Вита тоже разревелась, чтобы не отстать от нас.
Папа беспомощно смотрел на нас. Он попробовал вытереть нас с Максиком бумажным носовым платком, но это было бесполезно. Рвота попала мне даже на волосы.
— Иди в туалет, вымоешь волосы под краном, — сказал папа. — Вита, иди с ней, поможешь.
— Фу, я не буду трогать рвоту, мне противно! И вообще, я не умею мыть волосы, мне всегда мама голову моет, — сказала Вита. — Гадость какая! Вот меня никогда не тошнит.
— Меня тоже не тошнило, — всхлипнула я.
— На Рождество тебя стошнило, — сказала Вита.
— Прекрати, Вита, — сказал папа с таким видом, точно и у него к горлу подступила тошнота.
— Розовое чудище, за мной гонится розовое чудище! — снова завопил Максик.
— Да ладно тебе, Максик, мы уже давным-давно ушли от этой дурацкой сосиски. И никакое это не чудище, а просто бедный безработный актер, вроде твоего папочки, в задрипанном костюме. Помнишь, Максик, я однажды изображал цыпленка в торговом центре, на открытии закусочной с блюдами из курицы? Я квохтал: «Куд-куд-кудах!» — и постоянно натыкался на разных мелких детишек.
— Пап, он тебя не слушает. — Я завертела шеей. — Б-р-р, у меня весь воротник мокрый. Я больше не могу!
— Давай-ка снимем с тебя куртку. — Папа помог мне вылезти из нее, держась на расстоянии вытянутой руки. — Боже, и эта твоя ночнушка тоже вся уделана. Может, купим тебе новый топ, или жакет, или что там еще, а эту слякоть затолкаем в сумку? Эм, где мама покупает для тебя одежду?
Я сказала:
— Не знаю.
В обычных детских магазинах сложно было найти одежду на мой размер, но я не собиралась рассказывать об этом папе. Бабушка однажды заказала по почте каталог «Большие детки», так я чуть не умерла, потому что там была специальная одежда для толстых детей. Я знала, конечно, что я толстая, но мне совсем не хотелось вспоминать об этом каждый раз, как посмотрю на этикетки.
Папа сказал:
— Попробуем тебя хоть чуть-чуть почистить, Эм, а потом зайдем в какой-нибудь шикарный универмаг. Там есть специальные отделы для девочек всех типов.
Видимо, он имел в виду — всех размеров. Я кивнула, радуясь его деликатности, но все равно почувствовала, что становлюсь ярко-розовой.
— Так нечестно! — тут же заныла Вита. — Если Эм купят новую одежду, тогда и мне тоже! Я же не виновата, что Максика стошнило не на меня! Можно мне тоже купить что-нибудь новенькое? Папа, ну пожалуйста! Мне очень нужен новый топик с блестками, и еще такие блестящие брючки, и чтобы в них было много-много карманов, и еще бывают такие кроссовки, розовые с фиолетовым и с такими блестяшками на подошве, ну такие клевые!
— Хорошо, хорошо, модница ты моя, — сказал папа. — Договоримся так: вы заставите Максика заткнуться, и тогда я вам всем куплю новые наряды.
Я с тревогой посмотрела на папу. Я знала, что у него нет своих денег. Я сто раз слышала бабушкины сетования по этому поводу. Но не могла же я ходить по городу, перемазанная рвотой. Мне очень хотелось, чтобы папа купил нам всем новую одежду, и я промолчала.
Все равно ничего из этого не вышло, только время зря потратили. Все магазины, какие нам попадались, были закрыты.
— Черт, ну что же нам делать? — повторял папа. — Эм, ты вся дрожишь. Ты простудишься насмерть в мокрой куртке. Наверное, нужно отвести вас домой.
— Нет! — истошно закричала Вита. — Нет, нет, не надо! Ты обещал, что будешь гулять с нами целый день. Отправь Эм домой, и все!
— Да, отправь Эм домой, и все, — подхватил Максик.
— Это подло, Максик! — возмутилась я. — Ты во всем виноват, не я!
— Тише, тише, успокойтесь! — сказал папа. — Никто никого никуда не отправит. Я знаю, что делать. Пойдем ко мне домой.
Мы все так и уставились на него. Что значит — к нему домой? Звучит как-то уж слишком бесповоротно.
Там не его дом. Это дом Сары.
Ехать нужно было на метро.
— Ты уж потерпи, Максик, — сказал папа. — По-другому туда не добраться. Будь мужчиной!
У Максика и мальчишкой-то быть не очень получалось. Он захныкал, как грудной младенец. Папа взял его на руки и понес. Когда из туннеля с грохотом выкатил поезд, Максик со стоном уткнулся головой папе в грудь, спрятавшись под шарф как под одеяло.
Я застыла на сиденье, вся промокшая и вонючая, все от меня шарахались и таращились издалека. Одна Вита из всего нашего семейства выглядела нормальным человеком. Она сидела, спокойная и довольная, улыбалась другим пассажирам, а те умилялись и сюсюкали, глядя на нее.
Вот бы я была не я, а Вита! Я всю свою жизнь мечтала, чтобы я была не я, а Вита.
Когда мы наконец вышли из метро, она доверчиво вложила свою ладошку в папину руку.
— Папа, а твой дом красивый?
— Ну, строго говоря, принцесса, этот дом не мой. Вот если бы у меня по волшебству появился собственный дом, он был бы точно такой, как сказочный замок, с четырьмя башенками, и одна из этих башенок была бы твоя. Представь, ты поднимаешься по лестнице, где гуляет ветер, на ступеньках постелен ярко-розовый ковер, стены нежно-розовые, и на них узор из бабочек и синичек, а на самом верху — деревянная дверь, на ней вырезаны сердечки и цветы, а за дверью — твоя собственная замечательная комнатка.
— Можно, она тоже будет розовая?
— Самая-самая розовая на свете! Там будет розовая кроватка с бархатными розовыми занавесками, и лоскутное одеяльце всех оттенков розового цвета, и на каждом лоскутке вышито красное сердечко.
— А где будет спать Балерина?
— О, у Балерины будет отдельная кроватка в форме саночек. Мы подвесим над ней колокольчики, они будут тихонечко звенеть — динь-динь, — и ей будет сниться, что она снова скачет по небу с Санта-Клаусом.
— Ой, ты сказал неприличное слово, — пискнул Максик, все так же стискивая папину шею и обхватив его ногами за талию. — У нас в садике говорят «динь-динь», когда кому-нибудь хочется писать. Пап, мне нужно пописать.