Пациент бесцельно слонялся по палате, досконально изучив расположение мебели. Десять шагов до стены, мимо окна, повернуть направо, сделать два шага, обогнуть кушетку, сделать три шага до двери, повернуть направо, сделать три шага, отклониться в сторону, чтобы не задеть макушкой прикрепленный к стене телевизор, еще пять шагов, пока не упрешься в кровать, и снова десять шагов до стены, мимо окна. Джек наматывал круги, машинально отсчитывая количество шагов, чтобы занять мозг чем угодно, кроме мыслей о прошедшей операции. За этим занятием его и застал отец.
— Занимаешься спортивной ходьбой? — спросил Сергей Иванович, замерев на пороге. — Может, тебе гантели принести?
— Боюсь, в связи с моим прогрессирующим раздражением гантели я использую не по назначению, — усмехнулся Джек, остановившись и повернув голову в сторону голоса.
— В таком случае больше тянуть нельзя, не так ли, доктор? — Кравцов-старший перешел на немецкий, обратившись к вошедшему в палату пожилому мужчине в белом халате.
— Как ваше самочувствие, герр Иван? — негромко поинтересовался доктор Вангенхайм, взяв пациента под руку, и, подведя к кровати, заставил его сесть.
— Теперь, когда вы почтили меня своим присутствием, я практически счастлив, — съерничал Джек, заглушая растущее волнение.
— Давайте посмотрим, что тут у нас, — ровным голосом произнес доктор, и в ту же секунду Джек почувствовал, как его руки прикоснулись к голове.
Пульс мгновенно подскочил, а в ушах зашумело, словно их накрыли морскими раковинами. Тысячи эмоций сменились за одну секунду и вдруг разом исчезли. В этой внезапной пустоте возник нелепый образ из виденного однажды кинофильма: на больничной койке сидит пациент с плотной повязкой на глазах, врач стоит рядом и медленно разматывает бинты. Тревожная музыка, звучавшая на протяжении всего процесса, резко обрывается, давая зрителям прочувствовать грандиозность момента. Несколько секунд герой фильма сидит с закрытыми глазами, боясь узнать результат. Его лицо бледно, а лежащие на коленях ладони дрожат. Проходит целая вечность, прежде чем он осмеливается открыть глаза. В кадре воцаряется темнота. Некоторые зрители думают, что пленка испорчена и фильм придется досматривать в другом кинотеатре. И вдруг экран начинает светлеть. Появляются размытые очертания предметов, и постепенно фокус становится резче. И вот, наконец, мы уже смотрим глазами главного героя — и видим палату, и серьезного доктора, и улыбающуюся медсестру…
— Я вижу! О боже! Я вижу! — восклицает счастливец…
— Я не вижу. — Голос Джека звенел от напряжения. — Я ничего не вижу.
Вангенхайм посветил фонариком, внимательно изучая глаза пациента. Закапал какие-то капли и что-то записал в медицинской карте. В палате висела гробовая тишина.
— К сожалению, новости неутешительные, — нарушил молчание врач и продолжил долгую речь, изобилующую медицинским терминами. Джек перестал улавливать их смысл. В ушах бесконечным эхом гремела одна-единственная фраза.
К сожалению, новости неутешительные…
К сожалению…
Неутешительные…
Упругая тишина окутывала его. Плотный черный занавес дрожал, будто по ту сторону сцены кто-то водил пальцами по тяжелому бархату. И было жарко, удушливо жарко, как в натопленной сауне, где на камни плеснули слишком много воды с эвкалиптовым маслом. У Джека не осталось ни мира, ни иллюзий. Лишь стойкое ощущение, что ты еще не родился, но уже перестал существовать.
— Приди в себя! — Сергей Иванович повторно шлепнул сына по щеке. — Ты отключился, что ли? Ты слышал, о чем мы с доктором говорили? Сдаваться рано. Проведем новые обследования.
Джек с удивлением обнаружил, что он по-прежнему находится в больничной палате и, судя по всему, мир не только никуда не исчез, но даже ни капли не изменился. И проблемы тоже.
— Ты слышишь меня? — грозно спросил Кравцов-старший.
— Извини, пап. Все нормально. Задумался просто. — Джек поднялся на ноги, нетвердой походкой приблизился к окну и, не сразу нащупав ручку, открыл его. Уперся кулаками в подоконник и вдохнул свежий весенний воздух. — Новые обследования, значит новые обследования.
Если бы Джек мог видеть, то разглядел бы, как глубокая вертикальная складка легла между бровями отца и дрогнули крылья носа. Сергей Иванович поменялся бы с сыном местами, если бы только мог. Единственное, что было в его силах, — пытаться изменить ситуацию и облегчить страдания Ивана. Сын старался не впадать в уныние, но это стоило ему огромных усилий. Кравцов-старший хотел сказать, что рано ставить на себе крест, — даже лишившись зрения, можно наполнить жизнь смыслом и удовольствием. Однако мысль эту так и не озвучил, осознавая сомнительность подобного утешения. Пока существует хоть малейшая надежда на полное восстановление, нужно фокусироваться на успехе.
Сергей Иванович подошел к сыну, чей невидящий взгляд был устремлен прямо через стекло на тихий больничный дворик с тенистыми деревьями и аккуратными скамейками.
— Томас Эдисон провел десять тысяч неудачных экспериментов, прежде чем его лампочка зажглась.
Джек улыбнулся, не отводя устремленный перед собой взор.
— Я знаю, пап. Читал его биографию. — Он помолчал. По улице, скрытой за деревьями и высоким больничным забором, проехал мотоцикл. Джек предпочитал автомобили, но сейчас он бы не отказался прокатиться с ветерком на спортивном «Kawasaki». Без шлема. По скоростному автобану.
— Не переживай за меня. Я справлюсь. — Джек повернул голову, и Сергей Иванович встретился с его глазами. Они были такими же, как прежде — спокойными, внимательными и будто бы зрячими. И от этого завораживающего несоответствия кажущейся картины и действительности веяло чем-то жутким. Кравцов-старший призвал всю свою волю, чтобы голос не дрожал.
— Не ты справишься, Иван… Мы справимся.
Джек кивнул и снова повернулся к окну. Спустя двадцать минут ему удалось отправить отца домой. Когда за ним захлопнулась дверь, Иван сел на подоконник, свесив одну ногу и согнув другую, оперся локтем о колено.
Несколько часов назад он не сомневался, что вскоре обретет зрение. Несколько часов назад он не рассматривал даже гипотетический вариант навсегда остаться слепым. Сегодняшний день планировался днем триумфа. Джек шел верной дорогой. В нужном направлении. Все расчеты указывали на то, что цель близка. Он торопился. Не берег силы. Но когда пришел в пункт назначения, оказалось, путь даже не начинался.
Еще вчера Джека беспокоила его дальнейшая судьба. Он прикидывал, чем первым делом займется, выйдя из стен больницы. Что скажет отцу. Куда поедет. Его волновало множество вещей. Он чувствовал страх, надежду, раздражение. Это была жизнь. Пугающая, наполненная дискомфортом и сомнениями, — но жизнь.
Внезапно эмоции покинули Джека. Раньше он умел от них отключаться, умел их контролировать. Теперь все стало иначе. Теперь просто нечего было отключать и контролировать. Джек перестал что-либо ощущать, утратив интерес к происходящему.