А впрочем, зачем? Ну, деликатные редактрисы начнут отводить глаза и фальшивыми глазами уговаривать Алёну не обращать внимания на тональность и подбор слов акулы-метрессы, а она будет слушать все эти добрые, задушевные голоса – и думать, что на самом деле эти милые дамы, очень может быть, в глубинах своих деликатных душ вполне согласны со злобной метрессой, написавшей, что женский детектив мертв, а писательница Дмитриева вовсе не писательница, а этот, как его… планктон!.
Наверное, каждого хоть раз посещало неодолимое желание поковырять незажившую царапину или коснуться языком больного зуба. Совершенно аналогичное желание внезапно посетило и Алёну. Иными словами, ей невероятно захотелось снова прочесть статью в газете «Голос Москвы». Интересно, есть ли ее сайт в Интернете?
Алёна набрала в поисковике название. «Google» выдал сообщение: «Результаты 1 – 10 из примерно 1 740 000 для «Голос Москвы». 0,61 сек.».
Алёна просмотрела эти результаты.
«Голос Москвы (beta) – Рейтинг
Сайт «Голос Москвы» несет исключительно информативные цели и выражает личное мнение пользователей данного проекта. Вы сами составляете рейтинг и ни робот…»
«Голос Москвы (beta) – Бензин Москвы
Качество и стоимость бензина… АЗС, автозаправки, автозаправочные станции, стоимость бензина, отзывы, рейтинги, качество, оценка, дизтопливо».
«Голос Москвы (beta) – Рестораны Москвы
Рестораны Москвы – Отзывы, рейтинг московских ресторанов, лучшие рестораны Москвы».
«Голос Москвы (beta) – Роддома Москвы
Роддома Москвы – Отзывы, рейтинг московских родильных домов».
Что за чепуха?! Ага, вот, нашла!
«Голос Москвы», ежедневная политическая газета, орган партии октябристов, издававшаяся в Москве с 23 декабря 1906 г. (5 января 1907 г.) по 30 июня (13 июля) 1915 г.».
Нет, опять не то!
Надо перейти на другую страницу, может, там?
Но этого сделать не удалось: вернулись Марина и Морис, купившие пальто – не такое, не вчерашнее, а другое, в три раза дешевле и в три раза краше. Начались примерки, охи-вздохи, проснулись дети, на стол поставили торт, купленный по случаю обновки, это был любимый торт Алёны под названием «Opera», поэтому она мигом забыла обо всем на свете и спохватилась только через час, когда уже пора было собираться в аэропорт – и не просто собираться, а хватать чемодан и бегом бежать на автобус, если русская писательница не хотела опоздать.
Она не хотела, поэтому собралась, надела куртку, с облегчением запихав засвеченную шубку в чемодан, и в самом деле побежала, сопровождаемая призывами приезжать еще, приезжать скорей, не забывать Париж!
Да разве его забудешь… Нет, ну в самом-то деле?!
«Ох, голова кругом, с ума сойти можно… Не помню, как ушел из этого посольского сада. Куда теперь? К его превосходительству? Нет, поздно, и не заметил я, как стемнело. Поутру, все поутру… время есть. Через два дня, сказал этот Виллуан, он уезжает через два дня. Не пропустить бы. Нельзя пропустить! Нельзя, чтобы он увез это письмо, этот список фамилий. Начнут там из наших людей лазутчиков делать. Одурманят им головы, зажгут сердца крамольными идеями… Нельзя сего допустить! Посоветоваться… ах, как мне нужно сейчас хоть с кем-то посоветоваться! А больше не с кем, кроме как с родной женой. Да что проку? Агафьюшке до забот моих дела нет. Ей одно от мужика нужно – чтоб ее обихаживал. Ну что ж, приятное дело, да больно уж она ненасытная, милая моя женушка. Придется, знать, потрудиться сейчас, ну а потом расскажу ей, что на душе. Что на сердце, что на ум пришло.
Тихо в доме… Неужто спит Агафьюшка? Не похоже на нее! Обычно ждет меня, она ведь уснуть не может, если я ее не приласкаю. Не случилось ли чего? Какая тишина странная… Что-то сердце сжалось…
А почему так темно? Ни лучинки… и лампадка не горит…
Какие страшные мысли лезут в голову!»
– Агафьюшка! Ты спишь?
«Тишина… Вот, нащупал постель… Лежит… Холодная… постель сырая вся… Да что ж это?! Отчего мне вдруг про Жюля зарезанного подумалось? Нет, прочь страшные эти мысли!»
– Господи, Агафьюшка!!
– Ну чего орешь?! Только уснула!
– Прости, милая, не сердись, я подумал… испугался… темно, ты вся холодная, постель сырая…
– Взопрела я! Испотелась вся от жарищи! Вертелась, как карась на сковородке. Окна-то не отроешь – комарье мигом налетит.
– Комарье? Да что ты, Агафьюшка, какое нынче комарье? Все говорят, мол, некомариный год начинается, негнусный. На улице ни единый не пищит, я вот сейчас тоже сидел сиднем… э… в кустах, так хоть бы кто куснул или пропищал над ухом! Тишина.
– В каких это ты кустах сидел?! А сказывал, в службу ушел!
– В том служба моя на сей раз и состояла, чтобы в кустах сидеть. Зато много чего нужного и важного я узнал.
– Ой, важного! Велика ли твоя персона, что ты из себя корчишь?
– А вот и не корчу я ничего, сам слышал, как только что один француз честил меня перед посланником Сегюром на чем свет стоит, а коли враг тебя бранит, значит, и впрямь честит!
– Нешто французы – враги наши? Слышала я, с туркой воюем, с полячишками неприятельствуем, а французы тебе чем не угодили?
– А кто хочет России угодить? Она одна – все против нее. Господин посланник Сегюр государыне речами мед расточает, а сам стакнулся с лазутчиком крамольников, кои сейчас расплодились во французском королевстве. И для них сведения намерен добыть о наших русских, которые сейчас в Париже. Спустя два дня уедет один человек отсюда… ох, вот чего ты не знаешь! Помнишь, я тебе говорил, что Жюля убили? Так вот я сегодня своими глазами видел того, кто его убил. Черный такой, худой, высокий, нос у него – что воронов клюв, глаза огненные, не человек, а сущий дьявол.
– Что? Он убил Жюля? Все ты врешь! Зачем ему?
– Почему это я вру? Отчего ты так решила? Я сам слышал, как он Сегюру об сем говорил. Странно мне: ты этого человека в жизни не видала, а заступаешься за него, мне, мужу своему, не веришь.
– Потому и не верю, что всякую чушь несешь. Пришел невесть откуда, говоришь невесть что… Что ты сказал?! Он уедет через два дня?! Быть того не может!
– Агафьюшка, ты о чем? Кто уедет через два дня? Ах да, я сказал, этот черный француз уедет, ну да, а тебе-то что за печаль?
– Какая мне печаль?! Да такая, что… никакой! Надоело мне болтовню твою слушать! Спать хочу.
– Агафьюшка…
– Не мешай! Убери руки! Иди вон на лавке ложись, тут и одной жарко.
– Что такое, не пойму, приключилось? То от бабы не отобьешься, то к бабе не пробьешься! Агафьюшка, желанная моя…
– Уйди! Надоел! Не надобен ты мне! То не допросишься, то лезет – не прогонишь! Спать хочу! Голова болит, вишь, даже платком повязалась, тело ломит, живот пучит, спину скорчило, ох, тошнехонько мне!