Николь выпрямляется в кресле, лицом к препятствию, которое там, впереди, неотвратимо преграждает нам дорогу.

Заднее стекло разлетается. Фонтана стреляет в нас. Так он выиграет время, когда придется переходить к абордажу. Такое чувство, что салон распадается на части, внутрь врывается ветер вместе с осколками стекла. Николь скорчивается.

Вот она – картина конца.

Вот как закончится эта история.

Здесь. Через несколько мгновений.

На этой невероятно прямой улице, по которой мы летим со скоростью сто двадцать километров в час, преследуемые черным металлическим чудовищем со всеми горящими фарами.

Эта картина преследует меня до сих пор. Много месяцев спустя.

И никогда не сотрется.

Еще годы и годы я буду видеть ее, снова и снова, наяву и во сне, и задаваться вопросом о ее мистическом и трагическом смысле.

Николь подняла голову, загипнотизированная нашим стремительным приближением к стене из машин, которая перекрывает нам дорогу.

И как завороженные мы смотрим на внезапное появление прямо перед нами красной машины с огромными блестящими бамперами, в клубах светлого дыма, который стелется за ней, как султан. Она только что въехала со стороны бульваров и мчится в запрещенном направлении нам навстречу. Разделенные тремя сотнями метров, наши машины на полной скорости устремляются друг к другу.

Я начинаю слегка тормозить, не зная, что теперь делать.

Потому что вот она, смерть, совсем близко.

А Шарль прибавляет скорость. Когда до его машины остается всего метров двести, я начинаю различать его лицо в завитках хрома передних бамперов.

И вот последнее послание.

Шарль включает указатель поворота.

Левый.

Как если бы он мог куда-то свернуть. Я понимаю, что смысл послания не в том, чтобы указать направление, куда двинется сам Шарль. Он показывает, куда должен направиться я. Послание гласит: поверни направо.

Я прибавляю скорость и жадно вглядываюсь в бесконечную вереницу припаркованных автомобилей справа. Машина Шарля уже в ста метрах. Его образ увеличивается, заполняя весь экран. Мы мчимся друг к другу все быстрее, словно нас втягивает глаз циклона.

И внезапно – съезд.

Там тупик.

Я мгновенно замечаю его. Поворот открывается справа от нас, несколькими десятками метров дальше. Я ору Николь. Она вцепляется в ремень безопасности и вытягивает ноги как можно дальше, чтобы опереться о приборный щиток. Я резко торможу, с ходу выворачивая руль, машину заносит, она ударяется задом о какое-то препятствие, которого я не вижу, подскакивает, но сворачивает в тупик, на полном ходу въезжает в грузовичок, подушки безопасности прижимают нас к сиденьям. Машина останавливается.

Теперь, когда мы освободили дорогу, на улице, прямой, как буква «I», остались лицом к лицу только машины Шарля и Фонтана.

Они летят друг к другу, как два метеора.

Когда он обнаружит перед собой алую машину Шарля, Фонтана постарается затормозить. И конечно, будет слишком поздно.

Обе машины врежутся друг в друга с общей скоростью сто восемьдесят километров в час.

Последний жест Шарля – я по-прежнему вижу его как в замедленной съемке.

В тот момент, когда его машина проносится мимо нас, я различаю его очень ясно. Он сидит за рулем низко-низко и поворачивает голову в мою сторону. И улыбается мне.

Прекрасная улыбка Шарля. Братская и великодушная. Такая же, как всегда. «За меня будь спок».

Он смотрит мне в глаза. Проезжая, поднимает руку в моем направлении.

Его индейский жест.

Мгновение спустя – чудовищный грохот.

Две машины на полном ходу сошлись в лобовом столкновении. И упали одна на другую, сплетенные, спрессованные, искореженные.

Тела, если буквально не раздробились во время столкновения, были изрешечены множеством металлических обломков.

Огонь полыхнул разом.

Все кончено.

54

Я ужинаю у Матильды. Звоню, стоя на лестничной площадке с цветами в руках, в своем прекрасном костюме из шелка-сырца в тонкую полоску. И с огромными часами ныряльщика на светящемся зеленом браслете на руке, с которыми никогда не расстаюсь, чего, естественно, никто не понимает. Дверь всегда открывает Грегори, а Матильда всегда радостно кричит издалека, с кухни: «Папа, ты уже пришел?» Мой зять неукоснительно жмет мне руку так крепко, что я всегда чувствую в этом вызов, приглашение к мужской борьбе. Я никогда не борюсь. Прошли те времена.

Матильда появляется, когда я захожу в гостиную. Она говорит всегда одно и то же, откидывая прядь:

– Господи, я, наверное, ужасно выгляжу. Папа, налей себе виски, я сейчас приду.

После чего исчезает в ванной комнате как минимум на полчаса, в течение которого мы с Грегори обмениваемся кое-какими банальностями, частое использование которых убедило нас, что они вполне безопасны и не влекут за собой никаких последствий.

Он поднабрался уверенности в себе, наш Грегори, с тех пор как воцарился в центре квартиры, которую я им подарил, – большие пятикомнатные апартаменты в самом сердце Парижа. Глядя, как он наливает аперитив и принимает вальяжные позы, можно действительно подумать, что своим настоящим положением он обязан исключительно собственным великим достоинствам и бесспорно превосходным качествам. На самом деле мы как два боксера: обязаны своим успехом тому количеству ударов по морде, которые получили. Я никогда ничего не говорю. Молчу. Улыбаюсь. Говорю «хорошо», дожидаюсь дочери, которая наконец появляется всякий раз в новом платье и с порога начинает кружиться передо мной, спрашивая: «Тебе нравится?» – как если бы я был ее мужем.

Я стараюсь разнообразить комплименты. Придется составить список прилагательных про запас ввиду предстоящих вечеров. Учитывая, что их по одному в месяц, каждый второй четверг, я быстро исчерпаю свои скудные лексические резервы.

А пока что меня все время застают врасплох. Говорю: «Восхитительно», но это как-то устарело, или «Классно», ну, что-то в этом роде.

Словечки Шарля, как мне кажется.

В окно видны шпили собора Парижской Богоматери. Я потягиваю виски, который Матильда покупает специально для меня. У моей дочери стоит моя бутылка. Из чего вовсе не следует, что я заделался алкоголиком. Напротив, я изо всех сил стараюсь держать себя в форме. Николь относится к этому очень серьезно, к уходу за собой. К требовательности по отношению к себе. Я записался в спортзал неподалеку от нее. От меня это далековато, не знаю, почему я выбрал именно его, но так уж получилось.

Мы ужинаем. Матильда достаточно деликатна, чтобы сразу рассказать мне все новости о Люси, она знает, как я их жду. Это моя единственная связь с ней после конца той истории.