— Пожалуйста, не говори своему отцу! — взмолилась Ванда.
Да она ни секунды не думала обо мне! Просто боялась, что ей попадет и она может даже потерять работу.
— Значит, это правда, ведь так? — сказала я.
— Ну, может, я минут на пять опоздала — но никак не больше, я уверена. Я проспала. И не в постели была, а сидела на кухне и вдруг задремала. А миссис Уинслоу там меня и оставила, не разбудила. Ну, подумай, можно ли быть такой злюкой! Она ведь не любит меня. Никто меня не любит.
Ванда опять заплакала. Мне стало ее жалко. Я обняла ее и сказала:
— Не реви, Ванда. Все в порядке. Видишь, я же люблю тебя.
— Твоя мама меня терпеть не может. Вчера вечером она наговорила мне ужасные вещи. Она считает, что я совсем бесполезная…
— Она и меня считает бесполезной, она про всех так думает. Не обращай внимания. Вот папа, он же любит тебя.
— Любит? Действительно любит? Он так и сказал?
Вскинув голову, Ванда уставилась на меня из-под своих длинных черных волос; слезы все еще струились по ее щекам. Я почувствовала себя оскорбленной. На то, что я люблю ее, она даже не обратила внимания.
Я разомкнула руки.
— О, я не знаю. Может, он и не сказал ничего такого, но, конечно, ты ему нравишься. — Она так бурно обрадовалась, что я не могла не добавить язвительно: — Ему нравились все наши помощницы.
Она опять поникла.
— Но я, может, и не скажу ему, что ты опоздала по меньшей мере на пятнадцать минут, — сказала я.
Лицо Ванды немножко просветлело.
— Обещаю тебе, такое больше не повторится, Индия. Просто я была ужасно усталая. Сказать по правде, я не спала всю ночь. Это кошмар, я вся извертелась без сна.
Она и вправду выглядела усталой. Темные круги под глазами были явно не из-за косметики.
— Ну ладно, я скажу, что ждала тебя минуту-две, не больше, идет? Но, знаешь, ведь и ты можешь сделать кое-что для меня…
— Ты про шоколад? О'кей! — с готовностью отозвалась Ванда.
— Нет, на этот раз я хочу немного большего, чем просто шоколад. Послушай, все-таки это полное идиотство каждый день приезжать и встречать меня после школы. Я же не младенец. А у тебя останется время для чего-нибудь другого, например для сна.
— Индия, ведь это случилось только один раз!
— Так вот, почему бы нам не заключить соглашение? Я буду приходить из школы одна. Обещаю, что буду дома задолго до того, как вернутся мама и папа. Договорились?
— Нет-нет, вовсе мы не договорились. Что ты задумала, Индия? Куда ты ходила сегодня?
— Ну ладно… один странный парень ждал меня возле школы и спросил меня, не хочу ли я пойти с ним погулять, и тогда он купил бы конфет… — Но, увидев, с каким выражением смотрит на меня Ванда, я расхохоталась: — Шутка, Ванда!
— Ты правда никуда не ходила ни с каким парнем?
— Да конечно же нет! Просто я пошла к моей подруге, и мы играли у нее дома. — Какое вкусное слово «подруга» — я словно меду лизнула!
— У тебя появилась подруга, Индия?
Я опять почувствовала себя оскорбленной, но мне необходимо было иметь Ванду на своей стороне и потому постаралась сдержаться.
— Расскажи мне о ней все, — потребовала Ванда.
Она поставила передо мной чашку горячего шоколада, обильно выдавив сверху взбитые сливки. Я еще была сыта по горло угощением Риты, но отказаться от горячего шоколада просто выше моих сил. Ванда сказала, что сама пить это не будет, ее немного подташнивает. Однако осталась со мной, пока я слизывала сливки, тянула шоколад и рассказывала все о Дарлинг.
Правду я ей, конечно, не рассказала. Ванда не такая снобка, как мама и папа, но все же и она была бы, пожалуй, несколько шокирована, если бы узнала, что у меня завелась подруга в Латимере. Я назвала Дарлинг Тиффани — именем, которое предпочитала она сама, — и сказала, что она моя одноклассница. Сказала, что у нее потрясающая бабушка — превратив ее в бывшую балерину, которая теперь работает в области искусства. Я опытная лгунья, когда хочу солгать.
А вот Ванда в этом форменная простофиля. Папа примчался встревоженный, но, увидев меня, обнял крепко-крепко, даже приподнял и стал кружить по комнате, как в те годы, когда я была маленькая. Как же это здорово, что он опять стал настоящим папой! Мне казалось, что я могу и сама взлететь сейчас и кружиться под самым потолком, вокруг наших сверхмодных лиловых люстр и подсвечников.
Но потом папа посадил меня и повернулся к Ванде. Он спросил, почему она, негодница эдакая, не встретила меня после школы. Ванда мучительно вспыхнула, стала просто багровой, пробормотала, заикаясь, что опоздала совсем немножко, может, на одну минутку, но было ясно, что все это чистое вранье. Мне пришлось быстро вмешаться и сказать папе, что во всем виновата я — я сразу убежала со своей новой подругой, с моей стороны это было ужасно безрассудно, и я никогда больше не буду так волновать бедненькую Ванду.
— При чем тут Ванда? Ты не должна волновать меня, о драгоценнейший Экзотический Континент, — сказал папа — еще одно ласкательное выражение, которое он не произносил тысячу лет.
И мы чудесно провели время все вместе — папа, Ванда и я. Мы смотрели детскую передачу по телику, папа имитировал чуть ли не всех актеров подряд, пока у нас не закололо в боку от смеха. Тогда папа сказал, что он умирает с голоду, а потому не хочет дожидаться обеда и сразу отправился за пиццей — по пицце каждому!
Ванда съела малюсенький кусочек своей пиццы, так что остальное доела я, стараясь управиться побыстрее — вдруг мама придет домой рано и устроит целую драму из-за моих мегакалорий. Однако она явилась позднее обычного, когда я давно уже была в постели, у нее опять случился какой-то надоевший до чертиков кризис из-за ее новой коллекции для самых маленьких (крошечные, в черно-белую полоску штанишки из хлопчатки с начесом, в сочетании с черными рубашонками, тоже из хлопчатки, черными пинетками и курточки с капюшоном из овчины). Как-то я попросила маму приодеть мою старенькую медведицу Эдвину, но мама только приподняла брови и вздохнула, словно это в высшей степени непристойно иметь такую громадину дочь, которая все еще играет со своими мишками. Словом, я не стала канючить, и моя Эдвина по-прежнему щеголяет в своей бесформенной розовой кофте и тускло-желтом платьице, совсем неподходящем к ее плюшевому «меху».
Это было здорово, что мама вернулась поздно, потому что, когда я легла, папа пришел, чтобы подоткнуть со всех сторон одеяло. Он все еще был в хорошем настроении и такой милый! Он поцеловал меня в оба уха и в нос. И Эдвину чмокнул в нос и в ухо. Потом обнял нас обеих, сказал: «Ночь настала, крепко спите, но медведей не дразните» — и подтолкнул мне к лицу мордочку Эдвины с ее маленьким улыбающимся (вышитым) ротиком — как будто она на меня напала.
Совсем как в прежние времена. Ох, как я счастлива! Папа все еще любит меня, очень-очень. Ванда и я заключили тайный договор. И у меня теперь есть лучшая подруга!