— ox, эта твоя Анна Франк, — сказала мама. — Боже мой, Индия, пора тебе повзрослеть.
— Я не хочу взрослеть! — крикнула я сквозь слезы. — Что хорошего во взрослых? Посмотри на себя! Ты же вся — сплошная ложь, обман и претензии…
— Хватит, Индия, — сказала мама. — Незачем впадать в истерику. Право, мне трудно поверить… Ты просто не могла все это время прятать здесь Дарлинг. Мы бы заметили.
— Ты вообще ничего не замечаешь. Ты заботишься только о своих дурацких «моделях Мойи Аптон». Обо мне ты ни вот столечко не заботишься. И о папе тоже. Ты вообще понятия не имеешь о том, что происходит! — кричала я, бегая по чердаку.
— Прекрати сейчас же эту непристойную сцену, Индия, — сказала мама. — И смотри под ноги. Не думаю, что эти доски выдержат, если ты будешь и дальше носиться здесь, будто слон.
— Все правильно! Тебе ведь непременно нужно унизить меня, правда? И ты относишься так ко всем — даже к папе! Что ж удивительного, если он больше тянется к Ванде, чем к тебе! Она носит его ребенка — вот еще одна вещь, которую ты не заметила.
Ванда охнула. Мама посмотрела на нее, плотно сжав губы. Однако она полностью контролировала себя.
— Ты сейчас просто смешна, Индия. Ступай вниз. Мы все спустимся вниз, немножко успокоимся и выпьем по чашечке чаю. Ванда, будь добра, поставь чайник и принеси какой-нибудь сок для девочек.
Ванда скатилась по лестнице вниз. Мама последовала за ней с высоко поднятой головой.
— Вот это да! Ты и правда все ей сказала! — прошептала мне Дарлинг, вытирая глаза.
— Это потому, что все мы слишком взвинчены, — сказала Нэн, потрепав меня по плечу. — Твоя мама поймет.
— Только не она, — сказала я и заплакала. Лучше бы я ничего этого не говорила. Не знаю, что теперь будет делать бедная Ванда. Или папа.
— Э-эй, это я плакса-маракса, — сказала Дарлинг. — Не плачь, Индия, а то и я заплачу.
— Да ты понимаешь, ведь все кончено, я этого не вынесу. Я больше никогда тебя не увижу!
Дарлинг оставила Нэн, подошла ко мне и, обхватив обеими руками, посмотрела мне прямо в глаза.
— Нет. Мы конечно же будем видеться. Ведь мы лучшие подруги, навсегда, навсегда.
Я обняла ее:
— Но тебе все-таки придется переехать к своей маме и к Терри.
— Нет, не придется, — сказала Нэн решительно. — Подожди, вот увидишь. Верь мне, Индия.
В том-то и вся беда. Ведь я знала: взрослым верить нельзя, даже таким добрым и правдивым, как Нэн.
Мы спустились в гостиную и сели за красный лакированный стол, накрытый для легкого изысканного чаепития. Мама сидела в своем кресле кремового цвета, спрашивала, кто желает молока, кто пьет с сахаром, с геометрической точностью раскладывала разные бисквиты на большом блюде черного стекла. Ванда с испуганным видом застыла на пороге, руками прикрывая живот, словно защищая его.
Нэн и Дарлинг сидели на софе рядом. Нэн то и дело протягивала руку и касалась Дарлинг, как будто хотела убедиться, что она жива-здорова. Дарлинг сидела очень прямо, ее шрам виднелся из-под челки, глаза за очками сильно блестели. Она откусила бисквит, и на ее футболку посыпались крошки. Она поймала взгляд моей мамы.
— Простите, пожалуйста, — сказала Дарлинг, смахивая крошки. — Это ваша футболка.
— Мы все выстираем и тотчас пришлем обратно, — сказала Нэн.
— Нет, нет, прошу вас! Оставь их себе, Дарлинг. Они сидят на тебе чудесно, — сказала мама. Она все рассматривала Дарлинг, склонив голову набок. Потом вздохнула. — Думаю, мне следует сейчас позвонить в полицию.
Нэн наклонилась к ней.
— Мне кажется, вам не стоит впутываться в эту историю. Они начнут задавать всякие неловкие вопросы. С них станется, еще подумают, что вы или ваш муж как-то к этому причастны. Вы же сами сказали: вас могут обвинить в укрывательстве.
— Но это смешно, — сказала мама.
— Так ли? — возразила Нэн. — Ведь многим людям может показаться странным, что в вашем доме четыре дня жила незнакомая девочка, а вы ничего об этом не знали. Им трудно будет в это поверить.
Маму передернуло.
— А еще бы лучше, — продолжала Нэн, — если бы и Индию можно было отстранить от всего этого.
— Нет, я не согласна! Я хочу говорить с полицией. И ничуть не возражаю, если меня обвинят в укрывательстве.
Я все это увидела как наяву: пылкую речь, которую я произношу прямо в камеру, когда полиция будет уводить меня; мои беседы с социальными работниками и психиатрами; мое пребывание в Центре малолетних преступников; мои тайно переправляемые письма для Дарлинг. А потом — наша радостная встреча, вспышки фотокамер, когда мы обнимаемся с ней за оградой Центра; моя история печатается в газетах из номера в номер; моя книга «Секретное убежище» кипами громоздится в магазинах Уотерстоуна и Смита. Я стану автором бестселлера, еще не достигнув совершеннолетия!..
— Успокойся, Индия. Сегодня ты уже высказалась более чем достаточно, — сказала мама. Она посмотрела на Нэн. — Конечно, я была бы счастлива, если бы можно было избавить от этого Индию… но полиция, разумеется, будет задавать вопросы Дарлинг.
— Я просто скажу, что пряталась, где придется, — воскликнула Дарлинг. И посмотрела маме прямо в глаза. — Я ни слова не скажу про Индию… но только вы пообещайте мне кое-что, миссис Аптон.
Кажется, маму это позабавило.
— Пообещать? И что же? Тебе хотелось бы иметь еще какие-нибудь вещицы от Мойи Аптон?
Дарлинг посмотрела на маму как-то с жалостью.
— Нет! Обещайте мне, что мы с Индией сможем видеться и остаться друзьями.
— Ну конечно, конечно, — сказала мама. Но разве я могу ей верить?!
Дарлинг и Нэн распрощались и отправились в свой Латимер. Мама предложила отвезти их, но Нэн сказала, что им хотелось бы пройтись и переговорить обо всем.
Мама, Ванда и я остались втроем. Одни.
— Я не знаю, что мне делать с тобой, Индия, — сказала мама слабым голосом. — Не думаю, что в состоянии говорить об этом сейчас. Мне нужно время, я должна подумать. Ванда, ты могла бы отвезти Индию в школу?
Ванда так и подскочила, больше всего ей хотелось отсрочить неминуемую очную ставку.
— Пошли, Индия, — сказала она. Потом выглянула в окно гостиной и окаменела. Молча, кончиком длинного ногтя, указала наружу.
— О нет! — простонала мама. — Как они узнали?
Но полиция прикатила не из-за Дарлинг. Из задней двери полицейской машины показался папа. Один из полицейских держал его за локоть. Ванда охнула. Мама тяжело вздохнула.
— Господи, а это еще что такое?
Папа вошел в дом вместе с полицейскими. У него было красное лицо, и он, ни на кого не взглянув, уставился на черный ковер.