Но нет, Игорь Тихоненко упорно называл одно и то же время – от без пяти два до двух, – и никакие уловки многоопытного Стасова не заставили его поколебаться. Тихоненко не врал.
Днем в ресторане было многолюдно, но не шумно. Публика здесь к обеду собиралась все больше деловая, и разговоры за ресторанными блюдами велись днем тоже в основном деловые.
Для разговора со Светланой Нугзар Бокучава выбрал столик в сторонке, где было и потише, и поуютнее, и поинтимнее. Если все пойдет так, как он задумал, то пора начинать атаку на молодую вдову, пора делать первые шаги к тому, чтобы прибрать ее к рукам вместе с неизданными рукописями ее талантливого мужа и всеми авторскими правами. Нугзар был уверен в том, что все рассчитал правильно, только легкое беспокойство слегка покусывало его: встретиться предложила Светлана, а это означает, что что-то случилось. Ох, не сорвалось бы!
Светлану он увидел издали, как только она вошла в зал. Маленькая, худенькая, некрасивая, но невероятно элегантная, притягивающая к себе взгляды мужчин и буквально источающая волны сексуальной загадочности. Нугзар вынужден был признать, что Светлана Параскевич относится как раз к тому типу женщин, которые могут себе позволить быть сколь угодно некрасивыми, потому что их внешности все равно никто не видит. Таких женщин вообще не видят и не рассматривают, их чувствуют, ощущают, ими проникаются и очаровываются, ими болеют, причем порой долго и неизлечимо.
Она кивнула Нугзару, но руки не протянула, хотя тот уже изготовился припасть губами к пальчикам в жесте почтительного восхищения.
– Добрый день.
Она села, не дожидаясь, пока крупный, чуть полноватый Бокучава обогнет стол и подвинет ей стул. Меню уже лежало на столе, и Светлана тут же уткнулась в него, быстро перелистывая страницы. Она сделала выбор, не раздумывая, но Бокучава отметил про себя, что выбрала она самые дорогие блюда. Интересно, что бы это значило? Раскручивает его, чтобы поиздеваться? Или чтобы проверить его на вшивость? Или просто строит из себя аристократку, привыкшую получать все самое лучшее, а потому и самое дорогое?
– Нугзар, ты заказывал кому-нибудь статью о Леониде? – спросила она, когда официант отошел, записав заказ.
– Да, – кивнул тот. – Ты же понимаешь, для того чтобы хорошо продавать посмертные произведения, нужно предварительно провести рекламную кампанию. Все читательницы знают, что Леонида больше нет, соответственно, спрашивать его книги и искать их на лотках и в магазинах они не будут. А если заметят, что поступил в продажу новый роман, то будут считать, что это что-то старое, ранее издававшееся под другим названием. Поэтому я должен подготовить их к тому, что новые книги – это действительно новые книги. То, чего они раньше не читали. Для этого нужна статья. А может быть, и не одна. Журналист приходил к тебе?
– Нет, ко мне он не приходил, он сразу отправился к свекрови, к Лениной матери, и в этом была его ошибка. Он все испортил.
– Что он испортил? – нахмурился Бокучава. – Там вышел конфликт? Он ничего мне не рассказывал.
– Нет, конфликт вышел не там, а между мной и свекровью. Твой мудила журналист растрепал ей про то, что у Лени есть неизданные рукописи и что я продаю их издателям за очень большие деньги. Догадываешься, что было дальше?
– Нет, – признался Нугзар. – А что было?
– Свекровь примчалась ко мне и с пеной у рта стала доказывать свое право на часть гонораров. Она, видите ли, претендует на наследство. Я держалась, сколько могла, хотела кончить дело миром, но она не унималась, и мне пришлось сказать ей правду. Неприятную, надо признаться, правду. Но у меня не было другого выхода. Сейчас ты поймешь, что я имею в виду. Видишь ли, Нугзар, все романы, которые вы издавали под именем Леонида, на самом деле написала я. Ты – опытный издатель, и тебе я могу не объяснять, почему мы взяли Ленино имя. Я думаю, тебе и так понятно.
Бокучава замер, не в силах пошевелиться, и тупо глядел на сидящую напротив женщину. Боже мой, что она такое говорит? Романы написала она, а не Ленька? В это не так уж трудно поверить, то-то все удивлялись, что молодой мужчина оказался таким тонким знатоком женской психологии. Но ведь если это правда, это в корне меняет все дело. Тогда Светлана – это золотая жила, это курица, несущая золотые яйца, и при правильном обращении из этого родника можно качать воду, в смысле деньги, еще много лет. Ах ты, черт возьми!
– Я сочла нужным немедленно встретиться с тобой, – продолжала она, словно не замечая, в какое оцепенение впал ее собеседник, – потому что моя свекровь наверняка не останется единственным хранителем этой тайны. Она собирается подавать на меня в суд и доказывать, что я лгу, поэтому в дело будут посвящены и адвокат, и судья, и секретарь судебного заседания, и еще бог знает кто. И поскольку ты заплатил мне за рукопись столько, сколько я попросила, ты имеешь право требовать, чтобы я не наносила тебе удар в спину. Лучше, если о подлинном авторстве этих книг ты узнаешь сразу и от меня, чем позже и из скандальной хроники, да еще вдобавок в извращенном виде.
Бокучава осторожно перевел дыхание, протянул руку и накрыл своей ладонью тонкие пальцы женщины, нервно крутящие позолоченную зажигалку.
– Светлана, я всегда знал, что за фасадом твоей холодной сдержанности скрывается нечто фантастическое, – начал он задушевно. – Я чувствовал, что в тебе таятся какие-то невероятные глубины, но никогда не мог точно определить, что же меня так волнует в тебе. Теперь все сделалось понятным, все встало на свои места. Я даже не очень удивлен, я все время ждал чего-то подобного.
– Значит, ты не сердишься? – улыбнулась Светлана. – Эта ситуация не очень разрушает твои финансовые планы?
– Конечно, разрушает, – засмеялся Бокучава. – Но вместо разрушенных планов можно построить новые. Сейчас задача номер один – придумать ловкий и оригинальный рекламный ход, чтобы почитательницы Леонида не были разочарованы, не почувствовали себя обманутыми и дружно перешли к новому имени. Я подумаю, как это можно сделать. Ты можешь не забивать себе этим голову, если, конечно, у тебя самой нет никаких идей. Если же есть, то я с радостью их выслушаю.
– Нет, – покачала головой она. – У меня нет никаких идей, я вообще плохо смыслю в рекламе и маркетинге. Но я хочу, Нугзар, чтобы ты отдавал себе отчет: в том, что случилось, виноват ты сам. Ты послал журналиста к Лениной матери, не посоветовавшись со мной, ты рассказал ему про то, какие гонорары я требую за новые книги, и вот результат. Если бы Галина Ивановна не узнала про то, что за две рукописи мне заплатили шестьдесят тысяч долларов, она бы не стала поднимать шум, и моя тайна еще какое-то время оставалась бы тайной. Разумеется, со временем я открыла бы ее тебе, потому что Ленин архив не может быть бездонным, рано или поздно он бы иссякнул. Но у тебя было бы время перестроить маркетинговую политику в отношении этих книг, и появление нового имени прошло бы безболезненно. Ты вспомни, что произошло с Незнанским и Тополем. Сначала у нас вышли книги, написанные Незнанским единолично, потом пошли те, которые они написали в соавторстве, а потом они рассорились и снова начали писать поодиночке, но отличные книги, которые они написали вместе, сделали свое дело, создали этим авторам репутацию, и их по-прежнему с удовольствием покупают, хотя поодиночке они пишут намного хуже. И в моем случае ты мог бы придумать что-то подобное, заказать несколько статей в популярных изданиях, где рассказать читателям, что свои романы Леонид писал в соавторстве со мной, придумать душераздирающую историю о том, почему я скрывала свое авторство и свое лицо, такую историю, чтобы женщины-читательницы прослезились. После этого они прекрасно покупали бы книги, подписанные моим именем. Более того, убедившись в том, что новые книги ничем не отличаются от предыдущих, что они не стали хуже оттого, что одного из соавторов не стало, они проникнутся постепенно приятным чувством, что женщина все-таки оказалась талантливее мужчины. Но, повторяю, все это было бы возможным, если бы ты поступил умно. А ты, Нугзар, поступил глупо. И сам вырыл себе яму. И если Галина Ивановна действительно подаст на меня в суд, мне придется тратить время, нервы, силы, а также, между прочим, деньги на адвоката, и все это по твоей милости. Ты врешь, Нугзар, когда говоришь, что видел и чувствовал во мне некие интеллектуальные глубины. Ничего ты не видел и не чувствовал. Ты держал меня за безмозглую дуру, которую можно обвести вокруг пальца с завидной легкостью и веселыми смешочками. В противном случае ты никогда не стал бы заказывать и готовить рекламную статью о Леониде за моей спиной. Ты должен был в первую очередь поговорить со мной, и мы бы вместе придумали, что и как должно быть в этой статье, чтобы не перекрыть себе путь отступления и дальнейшего отхода к моему авторству. И ты бы, несомненно, сделал именно так, если бы считался с моим мнением и полагал, что у меня в голове есть хоть капля серого вещества. А ты, как и большинство кавказцев, считаешь женщину недочеловеком, хоть и вырос в Москве.