Русско-еврейское исправление не в новом смешении. У каждого из нас есть своя страна и своя земля. На почве родной укрепившись, духовное восставив над бытийным, мы можем речь повести на новом языке. Прошлое правдиво разберем, чтобы настоящее исправить и будущее построить.
Перечитав и переосмыслив, мы устраним то непонимание, которое отличало русско-еврейский диалог. Как высота взлетов Израиля, так и его печальные грехопадения уникальны и порой выходят за привычные рамки исторической канвы. Поэтому и понимание искать надо через метафизические аспекты, а не через обычный событийный ряд.
Трудно переоценить важность для русских и евреев правдивого разбора грехопадения в XX веке. Солженицын стал первым, кто осмелился указать на основные события и поставить вопросы. Теперь нам надлежит углубиться и понять суть свершившегося. А потом осознать величие нашего времени и миссии, возложенной на каждого из нас. Ошибок прошлого не повторять и двинуться вперед, но не навстречу светскому идолу, а – к мессианскому избавлению. Не в грехопадении и смешении, а в осмысленном содружестве.
Эта книга предлагает размышления о том, что видится важнейшим в русско-еврейском симбиозе. Она раскрывает впервые на русском языке важные аспекты тайного учения Израиля. Мы осознаем особую ответственность при разборе процесса сближения между Сионом и Москвой. В эти дни он представляется необратимым.
Мой путь к Сиону начался в начале 1974 года в Москве, когда вместе со своим одноклассником я расклеивал в центре Москвы листовки против высылки Солженицына, а потом – в поддержку Израиля. Это закончилось арестом и исключением из школы.
Рассказывают, что легендарный сионистский лидер Зеэв Жаботинский говаривал, что после образования независимого еврейского государства каждый еврей должен будет заполнить анкету. Перед каждым будет поставлен вопрос, был ли он арестован. В случае отрицательного ответа потребуется разъяснить, почему не был арестован.
Затем я начал изучать подпольно иврит и иудаизм, а в 1976 году стал самым юным преподавателем еврейского языка и Торы в Москве в то время. И так, вплоть до самой репатриации в Израиль одинцом в январе 1979 года, я находился в бесперемежной конфронтации с советской системой.
Приехав в Израиль, я активно включился в международную кампанию в поддержку евреев СССР. С 1981 года по 1985-й мне довелось сыграть существенную роль в пробуждении общественного мнения в США в поддержку кампании за репатриацию советского еврейства. Особенно я преуспел в лоббировании в Вашингтоне. Так под составленным мною письмом в поддержку прав советских евреев на изучение иврита подписалось девяносто восемь сенаторов из ста. В письме также содержался призыв освободить известного борца за еврейское самосознание в СССР Иосифа Бегуна. В этой борьбе тех времен особое место занимало требование легализовать в СССР преподавание иврита.
Стремление вернуться в Израиль охватило значительную часть советского еврейства в семидесятые и восьмидесятые годы. Однако большинство наших соплеменников по-прежнему не слышали зова Сиона и продолжали ассимилироваться. Не скрывая своей главной цели – полного возвращения на Землю Израиля всех евреев, мы нашли в советской системе особо слабое звено, позволявшее вести эффективную и правдивую пропаганду.
Исконный еврейский язык был запрещен в СССР де факто с 1927 года. Иврит был объявлен реакционным языком. Чудовищная мера жестокости, которую я в период лоббирования в США и Европе охарактеризовал как «культурный геноцид». Ни одной книги не было издано на иврите в СССР после 1927 года. (Исключение составил словарь моего дальнего родственника Феликса Шапиро.) Пожалуй, история не знает примера такого жестокого культурного и духовного подавления.
Расправа с учителями иврита была одной из весомых задач основанного Ю.В. Андроповым Пятого управления КГБ. Невзирая на аресты учителей и запугивание участников этих уроков на частных квартирах изучение иврита превратилось в обширную эпидемию в глазах борцов с сионизмом на Лубянке. В те времена поднимали голову националисты во многих республиках, а на Старой площади начинали активизироваться группы реформистов. Сегодня можно смело сказать, что идеологическое управление КГБ занималось разработкой учителей иврита, никак не представлявших угрозу самой державе. А вот на реальные угрозы не хватило времени – так, что ли?
На практике иврит можно было изучать в трех вузах, откуда выходили работники МИДа, разведки, аналитики, дикторы и переводчики. Никаких учебников и книг не печатали с двадцатых годов. Даже текстов речей Брежнева на иврите не существовало.
Уже в семидесятые годы любой человек в СССР мог преподавать любой язык частным образом. Он должен был задекларировать властям факт частного преподавания и платить налоги. Никаких документов о специальном образовании не требовали. А вот учителей иврита просто не регистрировали.
Такого рода юридические зацепки помогали нам доказывать, что иврит был под запретом в СССР. Кампания вокруг запрета на язык, которую мы вели тогда на Западе, имела отголоски в Союзе, и так пробуждалось у новых людей желание узнать больше о собственных корнях. Следствием такого поиска в те времена всегда становилось стремление к репатриации в Израиль.
Можно сказать, что нам важен был тогда не столько результат, сколько сам процесс. Неуклюжая реакция советских властей была залогом нашего успеха. Они не могли удержаться от преследований и репрессий, но не решились отпугнуть жестокими преследованиями сталинского масштаба, а только нанесли несколько точечных ударов, привлекающих внимание и без того скептически настроенной еврейской молодежи. Один из ветеранов движения так комментировал мне тактику противодействия со стороны властей: «Самые большие сионисты сидят в Политбюро. Вот разрешили бы они частное преподавание иврита, и пару тысяч людей начали бы посещать эти кружки. А они сами превратили это в международную проблему».
Притеснения на почве желания знать родной язык были беспрецедентным видом дискриминации и в СССР и в мире. Пропаганда против запрета приводила в действе механизм еврейского самосознания у наших ассимилированных соплеменников. Так, в начале восьмидесятых помимо традиционного лозунга «Let my people go» появился новый – «Let my people know!»
Возвращаясь к тем временам, мы можем ясно и четко сформулировать все основные требования еврейских активистов в СССР и Государства Израиль к Москве:
1. Свобода репатриации в Израиль.
2. Свобода изучения языка иврит и еврейской традиции.
3. Освобождение всех узников Сиона.
4. Конец политике государственного антисемитизма и особого антагонизма к Государству Израиль.
Никаких других ультимативных требований к России у нас не было. Очень важно подчеркнуть, чего мы никогда не требовали от властей СССР:
1. Мы не говорили ни слова о демократизации или либерализации советской системы.
2. Мы не критиковали внутренний уклад советского общества и не пытались его менять.