Веское возражение против этих теорий, как бы изобретательны они ни были, – то, что в опубликованных рассказах им нет подтверждения. Следовательно, перед лицом этого неопровержимого факта следует принять за истину утверждение Холмса, что Мориарти умер у Рейхенбахского водопада и что после его смерти Холмс действительно путешествовал по Тибету, Персии и Судану, прибыв в конце 1893-го или в начале 1894 года в Монпелье.
Моя единственная претензия к Холмсу, которую разделяют многие исследователи шерлокианы, касается того, как он впоследствии объяснил Уотсону свое нежелание сообщить, что он не погиб в схватке с профессором Мориарти. Ту же причину он привел и в рассказе «Шерлок Холмс при смерти»: Уотсон слишком честен, и если бы он узнал правду, то мог невольно ее выдать. Вот что говорит Холмс по этому поводу: «За эти три года я несколько раз порывался написать вам – и всякий раз удерживался, опасаясь, как бы ваша привязанность ко мне не заставила вас совершить какую-нибудь оплошность, которая выдала бы мою тайну». Все это звучит неубедительно и похоже на попытку оправдать то, что оправдать нельзя.
Хотя Холмс готов был признать, что может ошибиться в каких-то выводах, касающихся следствия, он не склонен был к глубокому или критическому самоанализу. Когда он сталкивался с необходимостью объяснить свое неблаговидное поведение, то перекладывал вину на кого-то другого – в данном случае на неспособность Уотсона притворяться. Таким образом Холмс оправдывал свои поступки не только в глазах Уотсона, но и в собственных. Сам он, вероятно, не осознавал этого своего качества. Конечно, Уотсон, никогда не сомневавшийся в правоте Холмса, принимал объяснения старого друга на веру.
Именно на эту особенность их отношений полагался Холмс, когда весной 1894 года решил воскреснуть.
Кажется, годы не убили мою изобретательность, а привычка не засушила ее.
Холмс – Уотсону, «Пустой дом»
Еще до того, как Холмс узнал об убийстве Адэра, он подумывал о возвращении в Англию. Его исследования в лаборатории Монпелье веществ, получаемых из каменноугольной смолы, были завершены, и его ничто не удерживало во Франции. У него могли иметься и другие соображения, в том числе нехватка денег. Три года непрерывных путешествий, наверно, обошлись ему дорого, и, судя по всему, у него не было возможности что-то заработать за границей. Ностальгия также могла сыграть свою роль, и, хотя Холмс никогда не признался бы в подобных сантиментах, он, вероятно, скучал по Лондону и по своей квартире на Бейкер-стрит. По возвращении он говорит о том, какое это удовольствие – снова посидеть в своем старом кресле в знакомой комнате.
В Монпелье Холмс с пристальным вниманием читал английские газеты в поисках сообщений, которые свидетельствовали бы о том, что полковник Моран вернулся в Англию и возобновил свою преступную деятельность. Пока Моран оставался на свободе, жизнь Холмса была в опасности, и он ничего не мог с этим поделать. Поскольку Морану нечего было инкриминировать, Холмс вряд ли мог обратиться к судье с просьбой о защите. Не мог он и застрелить этого человека при встрече, так как тогда его самого обвинили бы в убийстве.
Убийство молодого аристократа, Рональда Адэра, дало Холмсу возможность, которой он искал. Прочитав сообщения в газетах о дознании по этому делу и обнаружив, что некий полковник Моран играл в карты с жертвой всего за несколько часов до убийства, Холмс ни минуты не сомневался, что это убийство – дело рук Морана. Доказательством служило и то, что Адэра убили выстрелом в голову мягкой револьверной пулей. Такими пулями Моран заряжал свое прославленное духовое ружье.
Убийство Адэра заинтересовало бы Холмса, даже если бы в деле не фигурировал Моран. Это была классическая загадка убийства в запертой комнате при отсутствии явного мотива. Адэра, у которого, по-видимому, не было врагов, нашли убитым в 11.20 вечера в пятницу 30 марта 1894 года в его комнате на втором этаже дома его матери на Парк-лейн. Он вернулся домой в 10 часов вечера из клуба «Бэгетель», где играл в вист. Его партнером был полковник Моран, с которым Адэр играл на пару и в других случаях. Несколькими неделями раньше они выиграли крупную сумму в четыреста двадцать фунтов.
На столе Адэра нашли банкноты и монеты на общую сумму тридцать семь фунтов десять шиллингов; рядом лежал список, в котором были проставлены денежные суммы против фамилий членов его клуба. Исходя из этого предположили, что в тот момент, когда его застрелили, Адэр подсчитывал свой картежный выигрыш и проигрыш. Дверь комнаты, в которой обнаружили тело, была заперта, там не нашли оружия, а выстрела никто не слышал. Не было и следов проникновения в комнату, хотя окно комнаты было открыто. Однако оно находилось на расстоянии более двадцати футов от земли, и поблизости не было водосточной трубы, по которой можно было бы добраться до окна. Кроме того, клумба с крокусами под окном была в полном порядке.
Прочитав отчеты о расследовании убийства Адэра, Холмс немедленно выехал в Лондон. План захвата Морана уже созрел у него в уме, так как по пути он остановился в Гренобле, где заказал французскому художнику Оскару Менье свой бюст из воска. Холмс вряд ли пошел бы на такие расходы, если бы не знал о местонахождении Морана и его причастности к делу об убийстве Адэра.
Точная дата прибытия Холмса в Лондон неизвестна, поскольку по какой-то необъяснимой причине Уотсон не записал ее. Он ограничился туманным упоминанием «апрельского вечера». Казалось бы, даже если он не вел в то время дневник, день воссоединения с Холмсом должен был запечатлеться в его памяти огненными буквами. Наверно, это был ранний апрель. Адэр был убит 30 марта, а Холмс прибыл вскоре после дознания, которое, по-видимому, было проведено сразу после совершения этого преступления. Дата, которую приняли многие исследователи шерлокианы, – 5 апреля. Согласно описанию Уотсона, день был «пасмурный и ветреный», что соответствует метеорологическим сводкам за эту дату.
Однако времени, прошедшего со дня убийства до появления Холмса в Лондоне, не хватило бы, чтобы провести дознание и опубликовать отчеты о его результатах в английских газетах, да еще доставить эти газеты в Монпелье по морю и железной дороге. Кроме того, Холмсу нужно было время на то, чтобы заказать восковой бюст у месье Менье, что заняло «несколько дней» – возможно, два. Еще хотя бы два дня требовалось на то, чтобы доехать из Монпелье в Гренобль, а оттуда – в Кале, откуда он добрался на пакетботе до Дувра. Все это нельзя было проделать за шесть дней, если только Холмс заранее не был осведомлен о фактах. Поэтому вполне вероятно, что Майкрофт сообщил Холмсу телеграммой об убийстве Адэра и участии в нем Морана в субботу, 31 марта. Он мог узнать об этом от членов своего лондонского клуба. По-видимому, он не поставил в известность брата, что сохранил его комнаты на Бейкер-стрит, и Холмс обнаружил это, только когда прибыл в свою прежнюю квартиру.
Что касается датировки, то клумба с крокусами под окном у Адэра вызвала недоумение у некоторых комментаторов. Они утверждают, что эти цветы расцветают гораздо раньше – обычно в феврале, но никак не в апреле. На этом основании Д. Мартин Дейкин заявил, что Уотсон, как всегда, небрежен с датами и что убийство Адэра имело место 30 января, а Холмс вернулся в начале февраля. Другие предположили, что Уотсон ошибся и это были не крокусы, а какие-то другие весенние цветы. Однако согласно книгам по садоводству, существуют разные виды крокусов, и некоторые из них расцветают позже других. В их число входит и Crocus areus, который расцветает между концом февраля и началом апреля.