Следя за телохранителем барона, лежавшим в соседней комнате, я лишь время от времени мог бросать на Холмса быстрые взгляды. Так, я увидел, что он переносит ящик на туалетный столик со стоявшим на нем зеркалом, который, как и шкаф, являлся точной копией того, что находился в спальне Оскара, и осторожно ставит его на столешницу, а затем вынимает из кармана три отмычки, взятые напрокат у Чарли Пика.
В комнате повисла плотная, почти осязаемая тишина, словно сюда вполз какой-то невидимый туман, заполнивший все углы и щели. Слышны были лишь тонкий металлический скрежет отмычек, с которыми возился Холмс, да отдаленные трели оркестра в зимнем саду, наигрывавшего мелодии Гилберта и Салливана [84] .
Стало ясно: несмотря на то что Холмс потратил много часов, практикуясь в открывании ларца Медичи, сделать это будет не так-то просто. Каждый раз, торопливо оглядываясь через плечо на его худощавую фигуру, склонившуюся над туалетным столиком, я видел, что он вновь и вновь пытается отомкнуть замок, осторожно вертя в длинных пальцах отмычку и склоняя голову к ларцу в надежде услышать слабый звук отпираемого затвора. Он с головой ушел в это занятие, не слыша и не видя ничего вокруг.
Но вот он облегченно выдохнул, и напряжение в комнате сразу спало, будто оба мы мигом избавились от страшной тяжести. Замок наконец поддался!
Теперь все мое внимание сосредоточилось на Холмсе. Я видел, как он открыл крышку, заглянул в ларец, а затем, сунув руку внутрь, достал из него маленький, обитый сине-золотой тисненой кожей футляр – точное повторение того, что лежал в кармане у Холмса.
Но, как только он это сделал, до меня донесся другой, неожиданный звук, и исходил он не из нашей комнаты, а из соседней. Не стой я на коленях возле замочной скважины, он мог бы и вовсе пройти незамеченным, ибо то был слабый скрип кроватного матраса.
Я тотчас приник глазом к дверному отверстию и, к ужасу своему, обнаружил, что картина кардинально изменилась.
Ноги баронского прихвостня исчезли из виду, вместо этого перед моим взглядом предстала нижняя часть его торса, как-то странно обтянутая одеждой. Я не сразу понял, что телохранитель поднялся с постели и потягивается. В следующий миг пропал даже этот вид, потому что Игорь направился к двери.
Невероятно, сколь быстро работает мозг в моменты опасности. Хотя у меня в распоряжении было всего несколько секунд, я инстинктивно понял, что нужно делать.
Я тихо свистнул, чтобы привлечь внимание Холмса, а когда он обернулся, встал с колен и выразительно показал большим пальцем на дверь, одновременно отступив вправо, чтобы открывающаяся дверь, по крайней мере на несколько секунд, прикрыла меня, точно щитом, пока Игорь будет переступать через порог.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел огромный детина борцовского сложения. Он страшно поразился, увидев у туалетного столика какого-то незнакомца, что дало мне секундную передышку. Еще несколько мгновений ушло у него на то, чтобы собраться с мыслями и осознать, что здесь происходит: дверцы шкафа отворены, кожаный саквояж валяется на полу, а ларец Медичи стоит на столике с открытой крышкой.
В конце концов до него дошло, что надо что-то делать.
Но, когда он шагнул в комнату, я начал действовать. Вырвавшись из своего укрытия, я кинулся на противника и обхватил его поперек бедер, использовав регбистский прием [85] , а затем всем весом тела, словно тараном, швырнул его на пол.
Игорь захрипел, оглушенный ударом, но сознания не лишился. Он попытался встать на колени, но тут подоспел Холмс, окончательно сваливший его мощным правым апперкотом [86] , после чего телохранитель вновь рухнул на пол, на этот раз в беспамятстве.
Потирая костяшки пальцев, Холмс грустно улыбнулся:
– Бить лежачего никуда не годится, но я уверен, маркиз Куинсберри [87] меня бы простил. А ваши друзья по Блэкхитской команде рукоплескали бы вам за этот мастерский захват, дружище.
Я был польщен похвалой Холмса, но в то же время испугался, что мои необдуманные действия могут нарушить его планы, вернее, планы короля Скандинавии.
– Что же теперь делать? – в тревоге спросил я. – Как только Игорь очнется, он непременно сообщит обо всем барону, и наш секрет раскроется!
К моему удивлению и облегчению, Холмс отнесся к этому довольно беззаботно.
– Подобный поворот событий маловероятен, – заявил он, пожимая плечами. – Я очень сомневаюсь, что Игорь что-нибудь расскажет Клейсту. Для него это означало бы немедленное увольнение. Но даже если барон об этом узнает, он первым делом бросится проверять ларец Медичи и обнаружит, что тот заперт, а камень Густафсона лежит на прежнем месте. Ему и в голову не придет, что это ловко подброшенная подделка. Оригинал может распознать лишь король Скандинавии, вернее, граф фон Лингстрад, как он предпочитает себя называть. Ему одному известна тайная помета, нанесенная на камень его так называемым дядей без ведома барона. Но даже если он и заподозрит неладное, что он сможет сделать? Сообщит в полицию? Едва ли. Тем самым он признается в мошенничестве. Или постарается выследить нас и заставит меня или короля Скандинавии вернуть подлинный кулон? Это столь же сомнительно. Поскольку мы изменили внешность, ни Игорь, ни кто-либо из гостиничных служащих не сумеет верно нас описать.
Взгляните на дело с другой стороны: барон Клейст собирается продать камень Густафсона Корнелиусу Брэдбери, американскому коллекционеру, который через несколько дней должен прибыть в нашу страну. Если Клейст признается в том, что кулон поддельный, сделка, безусловно, сорвется.